Яльмар Шахт - Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948

На третий и последний день нашего визита президент принял меня в своем дворце, несмотря на простуду, следы которой явно проступали на его лице. Я чувствовал себя довольно неловко во время этого посещения по весьма прозаической причине. Мне сказали, что Ататюрк предпочитает крепкие напитки и любит угощать своих гостей. Я же еще со студенческих лет отказался от алкоголя. Я почти не пью и избегаю любой возможности употреблять спиртные напитки, поскольку с трудом сохраняю при выпивке трезвую голову, а в данном случае это было особенно важно. Поэтому я обрадовался, когда нам подали вначале кофе и пирожные. За этим последовала, однако, жидкость молочного вида в довольно больших бокалах. По виду это был хорошо известный арак.

Бывают моменты, когда внезапное появление чего-то неприятного и страх перед этим производят любопытный эффект. Во всяком случае, я нервничал, но решил не поддаваться. Призвав все свое мужество, я взял бокал, попробовал жидкость на вкус и выпил — это был чудный лимонад, которым я был обязан простуде своего хозяина. Мое внутреннее равновесие было восстановлено.

Состоялась продолжительная беседа об экономических проблемах, стоящих перед Германией и Турцией; из нее я вынес впечатление, что в комнате присутствовал диктатор, который полностью осознавал пределы своей власти и отказывался рассматривать непрактичные и утопические предложения. Вместо следования идее халифата он сосредоточил свои усилия на разрешении небольшой турецкой, чисто турецкой, проблемы. И достиг успеха.

На следующее утро мой пилот фон Гессель повел наш самолет из Аданы над узкими ущельями Тавра. После промежуточной посадки в Алеппо мы продолжили безостановочный полет через Пальмиру в Багдад и далее в Тегеран.

В это время персидского шаха не было в Тегеране. Он совершал инспекционную поездку по северу страны. Поскольку он выразил желание встретиться, мы поехали в Решт.

Реза-шах правил Персией с 1925 года. Его семья принадлежала к мелкопоместной знати, сам он был полковником русской армии, когда сверг последнего представителя династии Каджаров и захватил трон. Он пытался внедрить в сознание населения Персии фашистский дух и создать соответствующие организации с этой целью. Нам показали примеры этого в виде парадов мальчиков и девочек, одетых в униформу.

Реза-шах добился власти и утвердился в ней крайне жестокими средствами, его министры испытывали перед аудиенцией животный страх. Через несколько месяцев после моего визита министр финансов, с которым у меня сложились особенно дружеские отношения, впал в немилость и в результате покончил жизнь самоубийством.

Министр иностранных дел напомнил нашему послу:

— Вы знаете, конечно, и, я надеюсь, господин Шахт знает тоже — один поклон перед дверью, другой в дверном проходе и третий за дверью.

Наш посол успокоил его:

— Не тревожьтесь, это не первый монарх, которому наносит визит господин Шахт.

Шах встретил меня с распростертыми объятиями и лишил меня возможности отвешивать поклоны. Очень скоро мы нашли общую тему разговора. Разговор происходил на французском языке, переводил министр иностранных дел. Говорили главным образом об экономической обстановке в стране. Восемнадцатилетний наследник, только что вернувшийся из школы-пансионата в Швейцарии, присутствовал на беседе. В ответ же на мой вопрос, изучал ли он там немецкий язык, последовал лишь краткий ответ: «Нет». Когда я уходил, шах поднял руку в фашистском приветствии. Снова не случилось трех поклонов — одного внутри комнаты, другого в дверях и третьего за дверью.

Позднее, после полудня, мы поехали на восток вдоль побережья Каспийского моря в отель в Рамсаре, принадлежавший шаху и умело управляемый швейцарцем. Идея шаха состояла в том, чтобы создать фешенебельный приморский курорт в середине Каспийской Ривьеры. И действительно, там имелись возможности для такого курорта, который стал бы для всего Среднего Востока чем-то вроде Ниццы во Французской Ривьере. Климат и ландшафт отличались своеобразной прелестью. Однако требовались систематические и энергичные меры по борьбе с москитами, и я в ответ на просьбу шаха дал ему несколько полезных советов по этому вопросу.

Планы создания Ривьеры на Среднем Востоке были порушены Второй мировой войной. Наши утренние купания в Каспийском море дали нам возможность предвосхитить, что можно было сделать в этом месте.

В то время, однако, 18-летний наследник, давший отрицательный ответ на мой вопрос о знании им немецкого языка, не знал того, что он, как преемник отца на Павлиньем троне, женится на персидской принцессе, которая провела свое детство в Берлине и была дочерью немецкой матери. Когда я посетил Тегеран в 1952 году, то смог удостовериться, что супруга шаха говорила по-немецки столь же бегло, как моя жена и я.

В вопросах живописи Гитлер претендовал на роль непререкаемого знатока, что связано, возможно, с его первоначальным намерением стать художником или архитектором. Он склонялся больше к оценке сути картины, чем мастерства художника. Гитлер проявлял постоянный интерес к Дому немецкой живописи в Мюнхене, который он построил взамен Стеклянного дворца, уничтоженного пожаром. Моя нынешняя жена, бывшая пять лет старшим научным сотрудником Дома немецкой живописи, могла более часто наблюдать признаки этого интереса, чем его опытные министры.

Скудные знания Гитлера по истории живописи отчетливо проявились в связи с картиной, которую он прислал мне на шестидесятилетие. Дар представлял собой работу Шпицвега под названием «Только мысли не облагаются налогами», которая изображала дилижанс, застрявший перед зданием таможни, с пассажирами и таможенниками, суетившимися вокруг. Картину обрамляла позолоченная рамка, к которой прикрепили небольшую пластинку с поздравительной подписью Гитлера.

Едва взглянув на картину, сияющую лакировкой, я сказал жене: «Совершенно определенно, что картина не является подлинником».

Из знакомства с довольно многими работами Шпицвега я знал, что с годами на его холстах образовывались крохотные трещины, толщиной не больше волоса. В картине, подаренной Гитлером, их не было — она была гладкой, как атлас.

Я узнал, что эту картину для Гитлера приобрел Генрих Гофман. Он был личным и официальным фотографом фюрера.

Первое, что я предпринял, — это получил подтверждение специалистов, что картина, несомненно, является подделкой. Затем господин Цинкграф, известный в Мюнхене торговец живописью, помог мне найти владельца оригинала. Я повидался с ним и узнал несколько поразительных фактов. Оригинал, на который я смотрел, был написан кистью на холсте, подделка — на деревянной основе. Позднее я добыл неоспоримое доказательство того, что искомая древесина представляла собой экзотический вид, который не импортировался в Германию до 1900 года, в то время как картина датировалась 1870 годом. Кроме того, размеры подделки отличались от оригинала.