Яльмар Шахт - Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948

Восьмью годами раньше я стремился наладить теснейшие связи между двумя крупнейшими европейскими державами посредством эмиссии фунтовых банкнотов Золотым дисконтным банком, и мои усилия тогда заслужили общее признание. Теперь второй импульс мог поднять эту идею на ступень выше.

Моя жена периодически страдала сердечными болями, поэтому мы провели конец лета 1931 года в Кудове, на курорте Силезии, специализировавшемся по кардиологическим болезням. Там я получил однажды телеграмму от председателя Германской национальной партии, приглашавшего меня присутствовать на сессии национально ориентированных партий и ассоциаций в Бад-Харцбурге, посвященной обсуждению позиции в отношении политики правительства. Он просил меня сделать доклад об экономическом положении страны, и я не видел причин отказаться от приглашения.

Я узнал из газет, что Гугенберг и Гитлер согласились провести общую демонстрацию и что одна или две другие группы пожелали принять в ней участие.

В Харцбурге я убедился, что присутствовавшие группировки едины в оппозиции существующему правительству, но в других отношениях весьма отличаются друг от друга. Было очевидно также недовольство Гитлера тем фактом, что инициатива проведения собрания исходила от лидера Германской национальной партии Гугенберга. Гитлер приложил бы все усилия для того, чтобы его сторонники уклонились от участия в марше под немецким национальным флагом. Позже велось много разговоров о «Харцбургском фронте», но в действительности такого фронта не существовало вовсе. Если эта открытая встреча называется «Харцбургским фронтом», то этот фронт родился 11 октября и в тот же вечер прекратил свое существование.

Мои собственные замечания были кратки, но по существу. «Тот факт, — начал я, — что деловой человек без партийной принадлежности может выступать сегодня перед вами, является еще одним свидетельством того, что значение этой ассамблеи выходит далеко за рамки партийного мероприятия. Интересы германской экономики на самом деле неразрывно связаны с конечным успехом национального движения. Производство сократилось по крайней мере на треть. Число безработных огромно. Непрекращающиеся банкротства попросту отражают нашу безответственность во внутренней политике, так же как невозможность выплачивать в срок иностранные кредиты отражает нашу безответственность перед иностранными кредиторами. Наша валюта больше не служит развитию торговли, но просто прикрывает неплатежеспособность наших финансовых учреждений и властей. Таково состояние дел в Германии сегодня.

Однако даже большую опасность, чем эти ошеломляющие факты, представляют ложные основания, которые лежат до сих пор в основе господствующей системы управления, ее неискренность, двойные стандарты, отсутствие свободы действий. Наше финансовое положение, в частности, всегда было — и еще остается — хуже, чем преподносится публике.

Программа, которую будет осуществлять национальное правительство, основывается на нескольких фундаментальных идеях. Это та же программа, которую осуществлял Фридрих Великий после Семилетней войны, а именно: опора исключительно на собственные ресурсы, извлечение из собственной земли всего, что можно извлечь, и, в конце концов, экономная жизнь, накапливание средств и напряженная работа целого поколения».

Мои замечания содержали, конечно, резкую критику внутренней экономической политики правительства, но в то время в стране сложилась обстановка, которая требовала острой критики для того, чтобы вызвать перемены к лучшему.

Я решил немедленно покинуть Харцбург и ехать с женой в Меран. На следующее утро, поднявшись с постели в Мюнхене, я прочитал заголовки в утренних газетах: «Бегство Шахта за рубеж из страха перед мерами правительства после своей речи в Харцбурге».

Решение я принял быстро. Сказал жене, которая пришла встретить меня на вокзале, что нам нужно отложить поездку на день. Затем купил билет на скорый поезд в Берлин, который останавливался лишь в Нюрнберге и Галле и должен был доставить меня обратно в столицу за шесть часов. В Нюрнберге ко мне в купе пришли журналисты с опубликованной статьей министра финансов Дитриха, который выразил в самых резких выражениях свое неодобрение содержания моей речи в Харцбурге. Через два часа был готов мой ответ. Я вручил его для публикации журналистам, ожидавшим меня в Галле. По прибытии в Берлин, еще через два часа, мои разъяснения уже были помещены в вечерних газетах. Пресса сделала свою работу быстро и эффективно.

Я понял, что министр финансов Дитрих, должно быть, почувствовал себя особенно задетым моим выступлением в Харцбурге. То, что мои замечания вошли впоследствии в официальное заявление Имперского банка, доставило мне глубокое удовлетворение. Лично мне было жаль Дитриха, которого я считал вполне достойным человеком и квалифицированным специалистом. Поразительно, что мы снова встретились лицом к лицу в 1947 году на процессе по денацификации в Людвигсбурге, и я с удовлетворением слышал из уст Дитриха, что мы поддерживали прекрасные личные отношения.

Скорее всего, Дитрих сознавал безнадежность финансового и кредитного состояния Германии, но не мог найти выход из тупика. В Людвигсбурге он подтвердил, что в 1932 году на пособия по безработице для одного рейха, то есть без местных пособий, уходило до 3 миллиардов марок, которые тратились без всякой экономической отдачи. К этому я мог добавить, что моя схема обмена облигаций «Мефо» на пособия для обеспечения работы (которая играла важную роль во время суда по денацификации надо мной) никогда не требовала более 3 миллиардов марок в год, с той только разницей, что ее сопровождало соответствующее увеличение производства.

В декабре 1931 года я попал в серьезную автомобильную аварию, когда отвозил своего сына Йенса в университет Ростока. Мчась на предельной скорости, шофер наехал на обледеневшую поверхность дороги. Машина перевернулась. Сын и шофер не пострадали и смогли выбраться из машины, меня же пришлось отнести с сотрясением мозга в дом у дороги, и я был без сознания в течение двух часов. Когда пришел в себя, то не мог шевелить ногами. Три недели пролежал в больнице, пока мозг не оправился от потери крови. Еще две недели я прыгал на костылях в Тюлене, пока наконец не восстановил способность нормально двигаться.

Меня не волновала партийная политика. 1 июня 1932 года приступил к работе кабинет Папена. Когда формировался этот кабинет, я только однажды выразил мнение в ответ на вопрос о том, кто мог бы стать министром финансов, что на этот пост следует выбрать графа Шверина фон Крозига, до этого постоянного секретаря министерства.