Валерия Носова - Комиссаржевская

Владимир Николаевич попросил Веру Федоровну:

— Прочтите Тургенева «Как хороши, как свежи были розы».

Накануне она как раз выступала в концерте с мелодекламацией. Музыка Аренского всех покоряла своей задушевностью и удивительным слиянием со стихами русского писателя.

Зилоти сел к роялю, и опять зазвучал неповторимый в своей нежности и грусти голос Комиссаржевской. Когда замерла последняя фраза, Рахманинов подошел к артистке, поцеловал ей руку и сказал:

— Спасибо.

В уголках его больших, всегда серьезных, а сегодня еще удивительно теплых глаз блестели слезы.

Спектакль Литературного фонда оказался событием не только в театральной жизни, но и в жизни исполнителей главных ролей пьесы.

За время гастролей Веры Федоровны Ходотов заметно изменился. Непременной частью его туалета стал элегантный модный галстук. Он по-прежнему жил в недорогом рабочем квартале, где его все знали и считали своим человеком, но костюмы уже шил у лучшего петербургского портного. Вера Федоровна убедила его, что демократизм не заключается в пренебрежении к своей одежде.

Дружба Ходотова с режиссером Александринского театра А. А. Саниным неожиданно расширила круг знакомых ему литераторов и артистов. Теперь бывали у него Санин с женой, брат и сестра Чехова, актеры Художественного театра, часто приезжавшие в Петербург.

Ходотов встречался у Саниных и с Антоном Павловичем.

— Дело совсем не в старых и не в новых формах, а дело в том, что человек пишет, не думая ни о каких формах, пишет то, что свободно льется из его души! — говорил Антон Павлович.

Вера Федоровна радовалась перемене в своем друге. Но не могла не почувствовать, как старый учитель Николая Николаевича Давыдов и новый круг знакомств привели Ходотова к перепутью двух дорог: одна шла направо, в Александринский театр, где не думали о новых формах, играли, как велела актерская душа; другая шла налево, в театр, задуманный Комиссаржевской, театр каких-то неясных, неопределившихся, но, во всяком случае, новых форм.

Когда Вера Федоровна заговаривала об этом своем новом театре, Ходотов слушал и понимал, что она ждет его ответа — с ней ли он. Ходотов молчал, откладывая жестокое решение.

Вера Федоровна собиралась после спектакля в новый поход по провинции, молчать стало невозможно.

«Зрелые корни реалистического театра оказались устойчивее юных ростков прекрасной мечты… и разрыв с той, которая первая ввела в этот мир, свершился», — писал позднее в своих воспоминаниях Ходотов

Свершилось расставание великой артистки и женщины с человеком, которого она ввела в мир настоящего искусства, которому была и учителем и другом.

«Вы никогда не будете мне чужой, что-то бездонное нежное к Вам срослось с моей душой навеки, и я верю, что Вы чувствуете это… Вы знаете также, что и мечта моя о театре так сливалась с постоянной мыслью о Вас..» — писала она в одном из последних интимных писем в 1903 году Ходотову.

Потом им приходилось встречаться на сцене или на общественном поприще. Но души их никогда уже более не раскрывались друг для друга.

В январе 1904 года Вера Федоровна снова отправилась в провинцию.

Антрепренеры Комиссаржевской наживали на гастролях Веры Федоровны значительные капиталы для своих будущих предприятий. Однако сборы неизменно превышали сметные соображения, и, встречая в новом городе Комиссаржевскую, антрепренеры ее торжественно объявляли:

— Город взят, Вера Федоровна!

С каждым новым городом банковский счет Комиссаржевской неуклонно возрастал Все яснее и реальнее становились перспективы своего театра.

Для прощального спектакля в Харькове дана была пьеса Радзивилловича «Пережитое», В главной роли Наты отражалась, как в далеком зеркале, и пережитая самой Верой Федоровной реальная жизнь. Душевная драма Наты, естественно, была передана артисткой с исключительным подъемом и жизненной правдивостью.

Драматизм положения достигал своей вершины в сцене отказа Наты от предложения влюбленного в нее Барского. Ната не может скрыть от жениха своего «пережитого», а Барский, узнав об этом пережитом, не скрывает своего смущения, внутренней борьбы. После долгой паузы он говорит, наконец, невесте, что он «все-таки» готов на ней жениться.

Это милостивое согласие Барского оскорбляет Нату, ненавидящую свое прошлое. Она понимает, что ей никогда и никуда не уйти от воспоминаний о прошлом. Она должна отказаться от надежд на новую жизнь, на счастье. Комиссаржевская сцену заканчивала истерическим смехом, от которого цепенел весь зал.

Когда спектакль кончился и зрители двинулись к рампе, на сцене неожиданно появился юный студент с звонким голосом. Он начал свою речь, обращаясь к Вере Федоровне, горячей и страстной благодарностью за то, что она своим пребыванием в Харькове осветила темную, скучную жизнь провинции, подарила молодежи небывалый праздник искусства.

Под свежим впечатлением этого прощального вечера Вера Федоровна писала:

«Боже мой, как это было хорошо! Он говорил, и слезы лились у него из глаз, а потом я ничего не видала — никого. Я только думала: за что же это все, за что? Он сказал в конце: «Улетит от нас жаворонок. Лети же, дорогой наш, дальше, дальше, петь свои песни добра, красоты!..» Я ехала домой одна… И не знаю, что было со мной. Знаю только, что если из таких чувств не вырастет что-нибудь очень большое, значит я не должна жить. Это не успех ведь делает, и никто в мире не подозревает даже близко, как я холодна там, внутри, к успеху. Нет, это не то. Я первый раз почувствовала вся: что есть лучшего в этой толпе, в этих душах, сейчас трепещет, плачет, радуется и молится — и все это сделала я! И вот тут-то и ужас перед мыслью, нет, не мыслью, а ответственностью души и недостойностью своей».

Во имя этой ответственности Вера Федоровна нередко выходила за пределы намеченной программы гастролей, уступая просьбам того или иного театрального городка, лежавшего на ее пути. Тогда ей самой приходилось вступать в переговоры с театром.

В семье Комиссаржевских никто и никогда не гнался за деньгами, скупость во всех ее проявлениях считалась самой отвратительной из человеческих страстей.

Вера Федоровна была бесконечно добра, но сейчас, когда речь шла о том, быть или не быть своему театру, она на ходу училась у своих антрепренеров деловой рассудительности.

Решимость начать с осени 1904 года свое дело в театре Петербургского Пассажа не оставляла ее ни на минуту, и, путешествуя из города в город, она присматривалась к актерам, с которыми приходилось играть, и с некоторыми тут же договаривалась о сотрудничестве в своем будущем театре.

В Тифлисе при постановке «Волшебной сказки» главным партнером Комиссаржевской в роли графа Ижорского был молодой, очень способный актер Владимир Ростиславович Гардин. Офицер в запасе, он театральных школ не проходил и всей своей артистической карьерой обязан был собственному трудолюбию и редкостной приверженности к театру.