Владимир Архангельский - Ногин

Он работал активно. И когда появился в Туле у Ногина в первых числах января 1911 года, узнал, что ЦК выдвигает Скворцова. Не прошло и трех дней, как Скворцов оказался в тюрьме.

Начальнику московской охранки Заварзину сделали выговор из Петербурга. Ему «необходимо указать, — писали из департамента полиции, — что борьба с революционными организациями не должна носить характера борьбы с выборами нежелательных правительству лиц». Шеф полиции объяснял, почему он журит своего рьяного московского сотрудника: «…нельзя допускать в широких общественных кругах мысли о давлении правительственных властей на выборщиков в целях лишения их возможности провести в Государственную думу кандидата, несоответствующего взглядам правительства».

Однако Заварзина не наказали, а Скворцов-Степанов в Думу не баллотировался.

Виктор Павлович предпринял последнюю попытку образовать русскую коллегию ЦК и провести ее пленарное заседание в Туле. Он пригласил сюда группу товарищей, среди которых был и Поляков.

Поляков информировал московскую охранку. Там уже предвидели, как они накроют все это авторитетнее собрание. Ногин почувствовал слежку, отменил собрание и решил ехать в Париж.

Но не успел…

29 марта 1911 года в газете «Утро России» появилась сенсационная заметка: «70 арестов. Тула. 28 марта. Ночью жандармерия произвела ряд новых арестов. Арестованы сотрудники «Молвы» Виноградов и Сунчаров, женщина-врач Смидович, сестра писателя. За две ночи арестовано более 70 человек».

Так был взят Атясов-Ногин и его окружение. Арестовали всех, с кем Виктор Павлович поддерживал хоть какие-либо отношения: всех его учеников, торговцев, у которых он покупал хлеб, мясо, овощи, даже парикмахера. «Тульское комитетское дело» прогремело по всей стране.

Дело было так. 23 января 1911 года полковник Заварзин сообщил начальнику Тульского губернского жандармского управления генерал-майору Иеллите-фон Вольскому, что у него под носом проживает и действует член Центрального Комитета РСДРП Виктор Павлович Ногин. «Я направил в Тулу ротмистра Иванова и двух полицейских надзирателей — Лукьяна Дребнева и Никифора Захарова, которые хорошо знают Ногина в лицо», — писал Заварзин.

Поляков не ведал, где Ногин снимает квартиру, и филеры стали искать его на улице. В сферу наблюдения он попал в половине февраля, когда ходил на явку к Марии Смидович и к Гавриилу Линдову. Филеры раскопали, что живет он по паспорту С. Т. Атясова и делает объявления об уроках английского языка, «чтобы отвлечь внимание от себя чинов полиции, которым его проживание в Туле без всякого дела в конце концов могло показаться подозрительным. А кроме того, Ногина могли открыто посещать «ученики», и он мог ходить к ним на дом».

Филеры подтвердили, что 17 февраля 1911 года к нему приехала и поселилась на одной квартире с ним «саратовская мещанка Ольга Павловна Ермакова, 1885 года рождения, находящаяся с ним в незаконном сожительстве». А о приезде ее в Тулу Заварзин был «предварительно ознакомлен по письмам, полученным агентурным путем. Ермакова устроилась на работу в Ваныкинской больнице».

11 марта 1911 года Мария Смидович выезжала на два дня в Москву. Там она посетила несколько квартир, «наблюдаемых охранным отделением. Она решала какие-то партийные вопросы вместо Ногина, который не поехал в Москву из-за боязни ареста».

В эти же дни Иеллита был в Москве и уговаривал Заварзина скорее брать Ногина.

— Вы же его знаете, полковник! Заметит слежку и убежит немедленно!

— Знаю. Но стерегут его работники высшей статьи и ничем себя не выдадут. Брать будем в ночь на 26-е, если не подъедут вызванные им люди. И прошу не портить мне дело, изымайте, генерал, своими силами без всякой ссылки на Москву. У меня наклевывается свое крупное дело.

Иеллита постарался: он наметил для ареста одиннадцать непричастных к Ногину туляков и решил их взять вместе с группой Атясова, чтобы создать видимость, что действует по своей инициативе.

— Потом принесу извинения, что перестарался. А выпустить никогда не поздно, — рассуждал он.

Ночью с 25 на 26 марта 1911 года Иеллита забрал одиннадцать туляков. Допросил их и отпустил. Задержал лишь студента Владимира Максимовского. Виктор Павлович не зря считал, что этот местный эсдек опасен. Иеллита прямо указывал: «Максимовский оставлен под стражей, так как дополнительный допрос его представляет некоторый интерес в агентурном отношении».

В заслугу себе генерал ставил арест В. П. Ногина, О. П. Ермаковой, доктора Парижского университета Г. Д. Лейтейзена, В. П. Милютина, М. В. Смидович и журналиста Ю. И. Рудзита.

На первом же допросе Виктор Павлович не отрицал, что бежал из ссылки и проживал по чужому паспорту. «Мотивировал он свой побег и переход на нелегальное положение невозможностью по климатическим и иным условиям отбывать административную ссылку в районе Тобольской губернии», — так записали жандармы в протоколе допроса.

На рассвете, при восходе солнца, когда еще спали тульские обыватели, не зная, какой разгром учинил их жандармский генерал в квартирах эсдеков, Виктор и Ольга Ногины прошлись под ручку по всей Туле.

Наступала весна, кричали грачи на березах. Ледок хрустел под ногами. И покрикивали конвойные:

— А ну, давай, давай!..

И пошла ссылка седьмая: за Полярный круг. Добирался туда Виктор Павлович ровно год.

23 июля 1911 года этапом на Красноярск — Иркутск отправили его из Тульской тюрьмы. На перевалочный пункт в Верхоянске прибыл он утром 12 июля 1912 года: в трех последних тюрьмах и в трудном пути пришлось провести триста пятьдесят два дня.

У царя почти не было ни одной большой тюрьмы, где бы ни сидел Макар. Товарищи спрашивали его:

— А много ли было этих тюрем?

Он отвечал застенчиво:

— Кажется, пятьдесят.

Красноярская тюрьма была сорок восьмой. За высокой оградой из толстых островерхих бревен, как в старинном остроге времен покорения Сибири, продержали недолго — недели две, пока длился карантин: четверо заключенных заболели тифом.

В первый же день на прогулке встретился Фрумкин: его перегоняли на север Енисейской губернии. Стали вспоминать Москву и разговорились о том, кто их выдал и что могла означать приписка Варвары Ивановны на «Изречениях» Конфуция.

— Вы говорили с ней? — спросил Фрумкин.

— Говорил, правда, мельком. Она указала на Полякова. Показалось ей странным, что в огромной Москве он выбрал квартиру рядом с ней. А потом полиция велела хозяину держать пустым помещение за стеной у него. Туда никто не въехал, но какие-то подозрительные субъекты захаживали каждый день. И можно думать, что там был пункт для филерского наблюдения.