Ольга Клюкина - Святые в истории. Жития святых в новом формате. XII–XV века

Александру пришлось спешно отправляться в Орду с подарками, чтобы смягчить гнев хана и предотвратить очередное побоище.

В Орде князь Александр заболел, и снова многие говорили, что он был отравлен, как когда-то и его отец. На обратном пути домой князь Александр скончался в небольшом русском городе Городце, приняв перед смертью схиму с именем Алексия. Это произошло 14 ноября 1263 года.

Когда митрополит Кирилл возвестил народу во Владимире о смерти князя словами: «Дети мои, знайте, что уже зашло солнце земли суздальской! Уже не найдется ни один подобный ему князь в земле суздальской!», народ зарыдал, осознав, что лишился главного своего защитника. И с плачем, как пишет летописец, люди воскликнули: «Уже погибаем!»

После смерти своей первой супруги князь Александр Ярославич женился на Дарье Изяславне, от этого брака пошла ветвь великих московских князей. По завещанию Александра Невского его младший сын Даниил Александрович стал владельцем маленького Московского княжества, которое расширил и укрепил уже его внук Иван

Калита. А праправнук князь Дмитрий Донской одержал первую большую победу над войском Мамая, когда русские накопили силы и «приспе время»…

Среди ценностей, которые унаследовал от отца рано осиротевший князь Дмитрий, наряду с золотой шапкой, жемчужной серьгой и саблей была главная – фамильная икона, принадлежавшая Александру Невскому.

Святитель Григорий Палама.

Фреска. Монастырь Дионисиат, Афон, Греция. Сер. XVI в.

Говорить о Боге

и встретиться с Богом

не одно и то же.

Исихазм. Ни один, даже самый точный перевод или синоним не передает во всей полноте значение этого слова. Молчание, безмолвие, покой, особое молитвенное состояние, действие благодати… Все это и, наверное, еще многое другое афонские монахи назвали «исихией».

Казалось бы, обсуждение таких тончайших и тишайших богословских материй уместно только в стенах монастырей. Однако время исихастских споров в Византии, пик которых пришелся на XIV век, историки по накалу страстей сравнивают с бурной иконоборческой эпохой.

В исихастские споры было вовлечено все византийское общество, христиане славянских стран и Западной Европы тоже разделились на противников и сторонников исихазма. В центре этой богословской дискуссии оказался вопрос о принципиальной возможности богопознания и богообщения…

Одним из предметов спора стал эпизод из Священного Писания, который пересказывался и трактовался в многочисленных устных выступлениях и богословских сочинениях. Речь идет о моменте Преображения Иисуса Христа на горе Фавор, описанном тремя из четырех евангелистов.

По прошествии дней шести, взял Иисус Петра, Иакова и Иоанна, брата его, и возвел их на гору высокую одних, и преобразился пред ними: и просияло лице Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет. И вот, явились им Моисей и Илия, с Ним беседующие. При сем Петр сказал Иисусу: Господи! хорошо нам здесь быть; если хочешь, сделаем здесь три кущи: Тебе одну, и Моисею одну, и одну Илии. Когда он еще говорил, се, облако светлое осенило их; и се, глас из облака глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте. И, услышав, ученики пали на лица свои и очень испугались. Но Иисус, приступив, коснулся их и сказал: встаньте и не бойтесь. (Мф. 17: 1–7)

Так что же это был за Божественный свет? Был он явлен только однажды на горе Фавор или существует всегда? Могли ли его видеть только апостолы, да и то несколько избранных учеников Христа, или любой человек, достигнув чистоты души и святости, сумеет прикоснуться к этому сиянию?

Можно, конечно, удивиться: почему христиан Византии XIV века, истерзанной и обескровленной бесконечными войнами, вдруг так заинтересовала природа Божественного света? Неужели не нашлось других, более актуальных тем?

Но в том-то и дело, что для людей, не слишком изощренных в богословии, это был самый что ни на есть жизненно важный спор о спасительности веры и силе молитвы.

Действительно ли молитва обладает преображающей, спасительной силой? Да и возможно ли с помощью молитвы стяжать благодать Духа Святого, как говорят об этом христианские подвижники? Быть может, молиться должны только монахи и священники, а мирянам без этого можно обойтись?

Вопросы, сплошные вопросы, которые расшатывали здание православной веры, главное достижение Византии за тысячу с лишним лет.

Но если признать, что богообщение и богопознание невозможны, обесценивался смысл христианской жизни, а для многих это было даже пострашнее угрозы турецкого завоевания.

К счастью, нашелся человек, который на эти сложные вопросы сумел вовремя дать убедительные, проверенные всей своей жизнью ответы.

Григорий Палама родился в Константинополе в 1296 году в богатой аристократической семье.

Его отец, Константин, был членом Сената и состоял в ближайшем окружении византийского императора Андроника II Старшего, даже участвовал в воспитании наследника престола.

Об императоре Андронике Палеологе историки говорят как о посредственном политике, отмечая, что при этом он был большим интеллектуалом, покровителем писателей и ученых-богословов.

Отец Григория Паламы скончался в 1303 году, постригшись перед смертью в монашество. Мать Григория была сражена внезапным горем и хотела уйти из мира и принять монашество. Но родственники и знакомые сумели убедить несчастную женщину немного повременить и воспитывать осиротевших малышей.

Григорию, старшему ребенку в семье, тогда было всего семь лет, а еще у него было два брата и две сестры.

Старший сын сенатора Константина находился под покровительством императора Андроника II и получал образование на средства василевса. Григорий обучался светским наукам, особенно увлекаясь философией, с большим успехом участвовал в богословско-философских диспутах, которые часто устраивались при дворе императора Андроника.

В семнадцатилетнем возрасте Григорий Палама прочел лекцию во дворце о логике Аристотеля. Лекция оказалась столь успешной, что известный византийский философ и ученый Феодор Метохит воскликнул: «И сам Аристотель, если бы он был здесь, не преминул бы удостоить ее похвалы!»

Но с юных лет занятия «внешними науками» у Григория Паламы были неотделимы от молитвы. Его биограф Патриарх Филофей пишет, что накануне публичных выступлений и перед любым важным делом Григорий подолгу молился перед иконой Божией Матери и свою молитву начинал со слов: «Просвети мою тьму!»