Ольга Клюкина - Святые в истории. Жития святых в новом формате. XVI-XIX века

Это произошло в субботу 24 августа 1779 года в селении Коликандаси, недалеко от Берати.

Смерть Космы удивительным образом перекликается с рассказом старца Паисия Святогорца о другом греческом святом, митрополите Кесарийском Паисии II: «Что же делал Паисий II? Когда он ходил с прошениями к султану, то перепоясывался веревкой, то есть он заранее решился на то, что турки его повесят. Он словно говорил султану: „Не ищи веревку и не теряй времени. Если хочешь меня повесить, то веревка готова“».

Спустя три дня тело Космы обнаружил благочестивый иеромонах Марк из Ардевузского Введенского монастыря, близ селения Коликандаси.

В этом монастыре, где, по преданию, Косма успел произнести свою последнюю проповедь, его и погребли у алтаря.

Позже здесь была воздвигнута небольшая часовня, известная как «малая церковь Святого Космы».

20 апреля 1961 года Косма Этолийский был канонизирован Вселенским Патриархатом. Его признали равноапостольным – равным апостолам.

День памяти Космы Этолийского, 24 августа (6 сентября по новому стилю), давно является всенародным праздником греков.

В 1962 году по указу короля Греции Павла день его памяти получил официальный статус выходного дня с предписанием: «Вечером предпраздничного дня все магазины и дома должны украшаться флагами, местные же власти обязаны позаботиться о праздничной иллюминации и освещении улиц».

Собирается народ и возле крестов Космы Этолийского, бережно сохраненных в разных греческих селениях со времен его проповедей. Обращаясь к собравшимся на поле христианам, для убедительности он безжалостно вырывал волоски из своей седой бороды:

«Вот вы получили и четвертый волос. Только эти четыре средства могут исцелить вас. Итак, повторю.

Первое – прощайте своих врагов.

Второе – исповедуйтесь искренне и тщательно.

Третье – берите всю вину на себя.

Четвертое – примите решение впредь больше не грешить».

И первые осенние пушинки, летящие по ветру в день памяти святого Космы, так похожи на те самые святые волоски…

Преподобный Макарий Алтайский.

Современная икона. Галина Махринская. Церковь в честь прп. Макария, Горно-Алтайск

Свет Христов просвещает всех

Слухи о том, что в Болховском монастыре появился настоятель, который прежде был миссионером в Сибири у инородцев-язычников и побывал на краю света, быстро разлетелись по Орловской губернии.

Об архимандрите Макарии в народе чего только не говорили: прозорливец, чудотворец, тысячи человек из полудиких племен обратил в православную христианскую веру, отчаянно бесстрашен и состязался с шаманами. Ну а проповеди говорит такие, что все женщины в голос рыдают.

Жители Волхова прибавляли к этому еще и местные истории.

Две болховские купчихи, Куркина и Бекетова, свахи между собой, много лет враждовали и не могли даже слышать имени друг друга. Отец Макарий в церкви подозвал к себе обеих и велел при всем народе поклониться друг другу в ноги, попросить прощения. Купчихи повиновались – и с тех пор их ссора растаяла, как прошлогодний снег.

Как-то утром болховский мещанин Василий Карпов тоже отправился в монастырь увидеть нового настоятеля, а придя домой, старательно записал свои впечатления:

«Здесь я заметил, как между раздвигавшеюся толпой, уже на полпути к церкви, шел поспешными шагами сгорбившийся старец, в ряске черного дешевого сукна (с откидным воротником), похожей на свитку; на голове у него была черная шапочка; в правой руке держал он костыль, а под левою мышкою виднелась какая-то книга; лица его я не мог заметить в это время, потому что он шел, потупившись. В это время многие богомольцы кидались к его ногам со словами: „Батюшка родимый, благослови!“»

Этот согбенный старец с костылем и был архимандрит Макарий, легендарный покоритель Сибири…

Вместе с толпой Василий Карпов вошел в храм и выбрал место, откуда ему было хорошо видно настоятеля, – и буквально впился в него взглядом: «Я ни одно мгновение не спускал с него глаз. Он был на вид около шестидесяти лет, среднего роста, с небольшой сутуловатостью; голова его была украшена достаточною сединою, волосы прядями лежали по его плечам, лицо его – сухощавое, чистое и очень приятное – окаймлено густою, с проседью, бородою».

Внешность у архимандрита Макария была самая что ни на есть обыкновенная, уж точно никак не героическая. Службу он вел неспешно и благоговейно.

Все с нетерпением ждали, когда архимандрит Макарий начнет говорить проповедь, но прежде он долго молча стоял на амвоне, дожидаясь, когда в храме наступит полная тишина. И только после этого медленно осенил себя крестным знамением и заговорил – тонким, очень тихим замирающим голосом.

В тот день настоятель говорил о том, как христиане должны учиться прощать своих врагов: «Идешь ты, положим, по улице и встретишься со врагом своим – ты возьми да поскорей скинь перед ним свою шапку и, поклонясь ему пониже, скажи: здравствуй, Иван Иванович!..» С этими словами архимандрит снял шапочку с головы и показал народу, как надо кланяться Ивану Ивановичу.

Но долго говорить ему было трудно, он то и дело останавливался, чтобы перевести дыхание.

«Во время этого собеседования отец архимандрит то и дело зажмуривался. Когда же ему нужно было отдохнуть, или, что называется, перевести дух, тогда он подносил к своим глазам очки, которые держал он в левой руке, и присматривался пристально вдоль церкви, через народ», – записал в своей тетрадке Василий Карпов.

Казалось, в эти моменты архимандрит Макарий и впрямь уносился мыслями куда-то далеко на край света…

В избе, где жили миссионеры, старались топить жарче, зная о слабом здоровье начальника Алтайской миссии. Этот домик был для миссионеров и школой, и библиотекой, и аптекой. Вторая небольшая комната за перегородкой из досок служила рабочим кабинетом отца Макария.

На всех известных портретах архимандрит Макарий (Глухарев) изображен за столом: на нос надвинуты очки, он сосредоточенно что-то пишет, рядом – стопки книг и рукописей. По словам современников, от него остались «огромные тетради переводов». Кроме того, отец Макарий писал множество писем, отчетов о работе миссии, составлял словари местных наречий, сочинял стихи.

Именно здесь, в наскоро построенной избе, среди таежных сопок, он чувствовал себя на месте и не раз повторял, что хотел бы на Алтае окончить свои дни. Хотя по всей логике жизни он никак не должен был оказаться в Алтайском крае, особенно – по состоянию здоровья.