Бернар Фоконье - Флобер

Флобер предвидел, что вслед за подписанием унизительного мирного соглашения разразится гражданская война. И как в воду глядел. 18 марта вспыхивает восстание рабочих. Это — Парижская коммуна.

Гюстав проводит в Париже совсем короткое время. Накануне восстания он отправился в Брюссель, чтобы повидаться с принцессой Матильдой.

Восстание парижан поражает воображение как своей внезапностью, так и мощью. Народ отказывается признать себя униженным и побежденным. Правящий класс, буржуазию, провозглашающую себя республиканцами, а на самом деле способную лишь на то, чтобы заключить постыдное соглашение после стольких нанесенных войной страданий и бедствий, простые парижане называют предателями. И вот уже создается войско, готовое отобрать пушки у национальной гвардии, которое представляет собой народную армию, детище революции. Объявлена независимость Парижа, ставшего автономной коммуной. Охватившая умы лихорадка и всплеск эмоций становятся последней конвульсией уходящего века революций. Он заканчивается кровавой бойней. Правительство Тьера в спешном порядке покидает Париж и переезжает в Версаль, откуда готовится перейти в наступление и утопить революцию в крови. По мнению Флобера, Адольф Тьер не является достойным политическим деятелем. Четырьмя годами ранее в письме Жорж Санд Гюстав уже безапелляционно высказывался о нем: «Можно ли видеть более круглого дурака и идиота! Более гнусного и мерзкого буржуа! Нет! Ничто не вызывает во мне столь тошнотворного состояния, чем эта старая перечница, сдабривающая свою глупость буржуазным навозом» [259] Письмо Жорж Санд. 18 декабря 1867 года. . В последующие недели Гюставу, к несчастью, пришлось проявить больше сдержанности по отношению к этому образчику полной посредственности…

Какое-то время Гюстав находится вдалеке от происходящих во Франции событий. После Брюсселя он пересекает Ла-Манш, чтобы повидаться с Жюльеттой Эрбер. Затем он едет в Довиль, где находятся его мать и племянница. Все вместе они возвращаются в Круассе и удостоверяются в том, что их фамильное гнездо не понесло большого материального ущерба в результате нашествия пруссаков. И Гюстав вернулся к своим пенатам, как будто войны нет и в помине…

Флобер так и не увидит своими глазами, что стало с Парижской коммуной.

С некоторым сожалением нам придется поведать о том, как реагировал писатель на революционные события в Париже. Его поведение не делает ему чести, и это самое меньшее, что можно сказать, каково бы ни было ваше мнение о том темном и кровавом эпизоде в истории Франции, принадлежите ли вы к лагерю реакционеров или же к когорте «друзей прогресса». Голос Флобера звучит громко и с истерическими нотками. Вместо беспристрастного и невозмутимого художника мы видим ярого стража порядка. На память приходят слова Жана Поля Сартра, высказанные в статье «Что такое литература?»: «Я считаю Флобера и Гонкура ответственными за те кровавые события, которые последовали за Коммуной, потому что эти люди не произнесли ни единого слова, чтобы предотвратить их» [260] См.: Sartre J. P. Qu’est-ce que la littérature? . Без всякого сомнения, писатели могли даже выступить в роли подстрекателей, если бы у них была такая возможность. Во всяком случае, Гюстав совсем распоясался, по крайней мере в словесной форме. По его мнению, Франция отброшена в середину Средневековья. Он ненавидит демократию, «потому что она опирается на христианские моральные ценности, то есть возвеличивает милосердие в ущерб правосудию, в том числе отрицает правовые нормы. Короче говоря, демократия вредна для общества» [261] Письмо Жорж Санд. 24 апреля 1871 года. . Любопытное определение… По мнению Флобера, коммуна «реабилитирует убийц» [262] Там же. . И в том же письме Жорж Санд, которая как социалистка должна была содрогнуться, читая его выпады против своих единомышленников, Флобер с тем же пафосом встает на защиту идеи «правительства влиятельных особ», поскольку народ остается «всегда на вторых ролях». И, продолжая излагать свои мечты о мире, которым управляет разум, он изрекает: «Если бы было больше просвещенных людей, если бы в Париже было больше людей, знающих историю, у нас не было бы ни Гамбетты [263] Леон Мишель Гамбетта (1838–1882) — французский политический деятель, премьер-министр и министр иностранных дел Франции в 1881–1882 годах. — Прим. пер. , ни Пруссии, ни Коммуны» [264] Письмо Жорж Санд. 24 апреля 1871 года. .

Это называется переписать историю. И все же ему нельзя отказать ни в полной искренности, ни в некоторой прозорливости. Однажды он произнесет ворчливым тоном: «Ничего этого не произошло бы, если бы люди поняли, о чем идет речь в „Воспитании чувств“». И это правда, он уже облек в слова историю…

На выборы 30 апреля Гюстав отправляется, еле волоча ноги. Коммуна умирает в предсмертных судорогах. Ее руководители вскоре отправятся кто на каторгу, кто в изгнание. Как, например, живописец и скульптор Курбе, который сбегает в Швейцарию, чтобы забыть о том, что последовало за разрушением Вандомской колонны, — скольких людей арестовали и после поспешного вынесения приговора расстреляли. Что же касается Флобера, он идет на выборы с таким чувством, словно его голос «стоит двадцати голосов избирателей в Круассе» [265] Письмо Элизе Шлезингер. 22 мая 1871 года. .

Пруссаки вовсе никуда не делись и по-прежнему остаются во Франции. Время от времени они проходят под окнами Флобера. Писатель вновь вернулся к своему дорогому святому Антонию, который позволяет ему погружаться в мир безудержных фантазий.

Он оказывается прав в своих предвидениях о том, что мерзости гражданской войны заставляют его терпимее относиться к присутствию пруссаков. Он уже готов многое простить им. Вот до чего дело дошло. В Париже, куда он приезжает в июне 1871 года, его удручает отравляющая город атмосфера всеобщей ненависти. «Мое короткое путешествие в Париж меня до крайности взволновало» [266] Письмо Жорж Санд. 11 июня 1871 года. , — пишет он Жорж Санд. И это еще мягко говоря. В действительности, его реакция становится все более резкой по мере того, какой моральный шок он испытывает. Не одобряя его язвительных высказываний, все же можно предположить, что за ними кроется глубокая боль человека, разочарованного в человечестве, которое уже ничем невозможно исправить. Его тревожит больше всего то, на что это человечество способно.

В мае он узнаёт о смерти Мориса Шлезингера, супруга его первой юношеской возлюбленной. Похоже, что всё постепенно приходит на круги своя. Всплеск ностальгии? Возвращение к костру, засыпанному пеплом давно забытого прошлого? Он пишет письмо Элизе в надежде на то, что она вернется во Францию. И тогда вместе с ней он сможет погрузиться в дорогие его сердцу воспоминания о лучших днях канувшей в Лету юности. Увы! Его мечтам не суждено сбыться. Элиза остается в Германии. В эту страну, заявляет он, никогда по доброй воле не ступит его нога. Он не допускает даже мысли о том, что сможет когда-нибудь обратиться к немцу. Гюстав добавляет: «Ах! Как же я настрадался на протяжении долгих десяти месяцев! Мне было так плохо, что я едва не сошел с ума и не покончил жизнь самоубийством» [267] Письмо Элизе Шлезингер. 22 мая 1871 года. . Мы не уверены, что человек, живший в плену эмоций так, словно с него живьем содрали кожу, страдал лишь от избытка патриотических чувств.