Станислав Мыслиньский - Из одного котелка

Повсюду одна и та же страшная картина. Удивительно, но мы смотрим на все это спокойно, почти равнодушно. Я никак не могу этого понять. Временами мне кажется, что я рассматриваю нарисованную на холсте картину какого-то художника.

— Ну, эти уже успокоились навсегда. — Мухамед Исмаилов снова достает свой большой кожаный кисет. — Закурим, пока живы!..

— Да, жаль людей, — отвечаю я ему, с трудом глотая слюну. Хочется пить. Первые дни августа в этих краях особенно жаркие.

Но мы страдали не только от зноя. Мы уже удалились довольно далеко от Дона. Позади остались Батайск, Тихорецкая и Армавир, река Кагальник. Позавчера перешли Кубань… Все время, пока переправлялась наша батарея, над головой висели вражеские самолеты. Окрасилась в красный цвет и эта река… Нашим расчетам и на этот раз удалось преодолеть эту водную преграду без потерь, не считая, конечно, нескольких раненых. Но в то время это было обычным явлением.

Обгоняющие нас грузовые автомашины исчезают в клубах пыли. Она лезет в глаза, уши, оседает на потрескавшихся губах. Тракторы, скрежеща гусеницами, продолжают движение. Раскаленное солнце по-прежнему висит над головой. От мокрых гимнастерок разит потом, спина невыносимо чешется…

Поворот. По обеим сторонам дороги снова повсюду воронки от бомб.

И когда уже казалось, что мы живьем сгорим от знойного солнца, сверху на нас хлынул стальной дождь.

Рев пикирующих самолетов слился со взрывами первых бомб. Они падали с каким-то резким, пронзительным визгом, назойливо сверлящим мозг.

Взрывы и столбы огня, свист осколков, вой моторов, снова взрывы. У меня было такое ощущение, словно тело мое стало удивительно легким, невесомым. Но это ощущение длилось недолго, зато казалось, что рев моторов и грохот рвущихся бомб не имеют ни начала, ни конца.

Гудела, дрожала и ходила под ногами кубанская степь.

Именно тогда я понял, что можно быть очень смелым человеком, но не привыкнуть никогда к мысли о том, что тебя повсюду подкарауливает смерть. Я всегда испытывал перед ней страх, всегда тяжело переживал гибель своих товарищей, хотя всякий раз по-иному. Поэтому, как только я слышал вой над своей головой, я инстинктивно искал спасения. В эти минуты казалось, что только земля может укрыть от грозящей опасности. И уж совсем не хотелось думать о том, что можно остаться в ней навсегда.

Итак, на землю, в поисках спасения от смерти!

Однако не всем суждено в такие минуты обнять землю дрожащими руками, прижаться к ней, как к матери. С какой завистью смотрели мы теперь на широкие поля, по которым мчались обезумевшие от страха лошади, где прятались пехотинцы и беженцы.

Для нас не было приказа спрыгивать на землю…

Тракторы по-прежнему тащили орудия по опустевшей уже дороге, пахнущей сгоревшим порохом, усеянной воронками.

Над дорогой и полями безнаказанно кружились вражеские самолеты. Из-под их черных крыльев неслась навстречу нам смерть. Пулеметные очереди косили людей.

Один из самолетов занялся продолжавшей двигаться по дороге нашей батареей, и прежде всего нашим расчетом, — а может, это только нам показалось. Он кидался на нас, словно злая оса. Описывая полукруг, разворачивался и на бреющем полете поливал дорогу пулеметными очередями.

Водитель тягача рядовой Миша Малынин до отказа нажимал педаль газа, бросая трактор то вправо, то влево. «Сталинец», объезжая воронки, прибавлял, потом снова снижал скорость, чтобы не стать удобной мишенью для летчика. Он петлял из стороны в сторону, опьяненный схваткой с врагом, из которой должен был выйти победителем, чтобы спасти жизнь нам, находящимся наверху.

На дороге разыгрался поединок.

Через несколько минут мы немного освоились с неожиданными рывками и поворотами нашего «Сталинца» и начали стрелять по низко летящему самолету из винтовок. Иного выхода у нас не было. На прицепе трактора спрятаться было некуда.

— Давай, давай! Цельтесь в брюхо! — кричал, высунувшись из кабины, сержант Сорокин.

— Держи пулемет! — как всегда, командовал Коля Усиченко, устанавливая сошки пулемета на спине рядового Мухамеда. Тот встал коленями на ящик со снарядами и прижал ствол к плечу.

Фашистскому летчику, по-видимому, надоела эта забава. Его вывел из себя вид дерзко ехавшей по дороге «добычи». Самолет, едва не задев нас колесами, как-то боксам пролетел над нашими головами. Воздушная волна от пропеллера сбила нас с ног, и мы упали на ящики, а свист пуль пригвоздил нас к доскам.

Это длилось всего несколько секунд. Я убедился, что угроза смерти не всегда парализует тело страхом… Мы ведь ожидали от летчика этой выходки.

Когда стальное туловище накрыло нас своей тенью, Коля выпустил в него длинную очередь из пулемета. А рядовой Мухамед продолжал хладнокровно стоять на коленях на ящике со снарядами.

Захлопали и наши винтовки.

— Ребята!.. Друзья! — радостно воскликнул сержант Сорокин, высунув голову из кабины.

— Ура-а-а! — раздался возглас откуда-то снизу, из-под пулемета.

Самолет продолжал лететь, однако за его хвостом потянулся уже шлейф черного дыма, а корпус начал клониться к земле.

— Попали, ребята, попали! — прыгал от радости Коля Усиченко.

— Сбили! — кричали мы как сумасшедшие.

В нескольких сотнях метров впереди нас взметнулся столб огня, и вскоре черный дым поплыл над степью.

Мы выиграли этот поединок. Я чувствовал неописуемую радость. Впрочем, это чувство охватило не только меня. Оно светилось и на лицах моих боевых товарищей. Да, мы радовались этой победе, ибо знали, что одним фашистским летчиком будет меньше над русской землей. Кубанская степь поглотила его навсегда.

Вдруг наш трактор резко свернул в сторону и съехал в поле. Мы испуганно переглянулись. Ведь Миша нарушает приказ командира батареи. К тому же зачем сворачивать с дороги, когда самолеты уже улетели?

— Куда ты едешь, Мишка? Что, только сейчас струсил? — крикнул Коля Усиченко.

— Поворачивай назад, на дорогу! — кричали уже мы все, забыв, что в кабине сидит командир нашего расчета.

К сожалению, Миша уже не слышал наших слов…

Для нашего водителя последняя пулеметная очередь с самолета оказалась смертельной, а этот поединок с врагом — последним. Ему шел всего лишь двадцать второй год. Он был моим ровесником. Он рвался в бой, всей душой хотел служить Родине, как его отец и брат, сражавшиеся где-то на другом фронте, как мать, работавшая без отдыха на заводе… Он выбыл из наших рядов… Он уже никогда не вернется в свой родной Донбасс, к своим близким…

Трактор остановился среди золотистой пшеницы. Однако двигатель его продолжал гудеть.

Высоко в небе пел жаворонок, но Миша Малынин его уже не слышал.

В эти первые недели нашего отступления в районе Дона и на Кубани в небе было не меньшее оживление, чем на шоссе, полевых дорогах и тропах… Самолеты летали низко, над самыми верхушками стоявших вдоль дорог деревьев и крышами домов. Сколько раз я отчетливо видел лица фашистских летчиков!.. В то время редкостью были не только воздушные бои, но и даже появление самолетов с красными звездочками на крыльях.