Александр Етоев - Книга о Прашкевиче, или От Изысканного жирафа до Белого мамонта

Изменяется и мир. Иногда так же быстро.

Конечно, этот изменившийся мир внешне всегда остается как бы тем же самым. Но это только внешне, на первый взгляд. В этом изменившемся мире остаются те же самые люди, но все равно — и сам мир, сами эти люди уже не такие, как прежде. И никогда такими, как прежде, уже не станут…

Никогда!»

Узнаёте?

Ну, конечно.

Это же теория прогресса Саньки Будько.

Вот откуда тянутся ее ноги.

Иван Антонович Ефремов, упомянутый несколькими абзацами выше, для писателя Прашкевича имя важное. О нем он говорит постоянно, часто упоминает в книгах, цитирует переписку с ним. В тех же «Троих из Тайги» молодой герой покупает коричневую книжку с парусником на обложке. «Путешествие Баурджеда». И несущественно, что «Путешествие Баурджеда», реально вышедшее в 1953 году, в повести у Прашкевича выходит на десяток лет позже, уже после полета Гагарина, — таким временн ы ́м смещением автор подчеркивает значение имени Ефремова для него.

Комментируя в 1989 году опубликованные им письма Ефремова, Прашкевич пишет:

«Путешествие египтянина Баурджеда поразило меня. И если бы только меня… Мои друзья (Виктор Татаринов, ныне доктор технических наук, профессор, и Юрий Ульихин, человек, безусловно талантливый, но, к великому сожалению, рано погибший) столь же жадно прочли книгу, и с этих пор мы начали активный поиск книг прежде нам не известного писателя — Ивана Ефремова. Перечитайте «Голец Подлунный», или «Озеро горных духов», или «Алмазную трубу», или «Тень минувшего», эту крошечную повесть, в которой сконцентрировано поразительное чувство необычайного… Оказалось, за тайнами совсем необязательно стремиться в Индию или Африку… эти великие тайны всегда рядом с нами. Пораженный, покоренный прочитанным, узнав, что, ко всему прочему, Ефремов еще и один из ведущих палеонтологов страны, а мы к тому времени весьма увлеклись этой наукой, я без всякой робости отправил на имя писателя большое письмо» (Сб. «Помочь можно живым». М.: Молодая гвардия, 1989).

Если говорить без лукавства, писатель Иван Ефремов как художник был примерно на троечку. Да, бывали прорывы, и в рассказах, и в «Путешествии Баурджеда», и в романе «На краю Ойкумены» есть очень красочные места. Но эта красочность, связанная с экзотикой, то и дело переходит в красивость, особенно в позднейших романах, начиная с «Туманности Андромеды». Чего стоит хотя бы фраза: «Я отдалась ему на трижды вспаханном поле» («Таис Афинская»).

Ефремов именно открыватель тайн, генератор идей, певец научного поиска. Чему у него можно было учиться, так это одержимости делом.

Литература мысли, литература тайны, литература мечты. Вот что такое писатель Иван Ефремов. Писательскому мастерству учиться у него бесполезно.

Кстати, и сам Ефремов это осознавал четко: «По-моему, каждый писатель должен исходить из языка. Но у меня не так… Я не стилист. Я ворочаю словами, как глыбами, и читать меня бывает тяжело. Мне хочется, чтобы каждое слово было весомым и необходимым для создания зрительного образа или точного выражения мысли. Как ученый, я привык к конкретным описаниям и экономному изложению. Рецензенты отмечают, что мне лучше всего удаются пейзажи…» (цитирую по кн.: Г. Прашкевич. «Красный сфинкс». 2-е изд. Новосибирск, 2009. С. 487).

Отсюда и отношение ученого московского мэтра к первым литературным опытам «тов. Геннадия» из Тайги: «Рассказы писать, по-моему, еще рано (для тов. Геннадия). Правда, может быть, особая гениальность… все возможно. С искренним уважением — И. Ефремов».

«Особая гениальность… Это звучало! — комментирует четверть века спустя эти слова Прашкевич. — В газете «Тайгинский рабочий» я успел напечатать к тому времени научно-фантастический рассказ «Остров туманов», который, конечно же, был прочитан Иваном Антоновичем. Думаю, без особого энтузиазма. Но главное — живое дело! Причастность к настоящей науке! О, ящеры с попугайными клювами, населявшие когда-то Сибирь, трепещите!»

Ценны в комментарии фразы «живое дело» и «причастность к настоящей науке». Ирония относится к сочинительству тогдашнего шестнадцатилетнего гения.

Наставничество. Вот что было для Прашкевича важно в конце далеких пятидесятых. Ефремов нужен был ему как наставник, как человек, протянувший руку в нужное время и ставший для него на нужное время жизненным маяком.

Однажды, отвечая на вопрос Ларионова о Прашкевиче, Борис Стругацкий сказал: «С кем сравнить Геннадия Прашкевича? Не с кем. Я бы рискнул добавить: со времен Ивана Антоновича Ефремова — не с кем».

Отзыв лестный, но не очень понятно, почему объектом сравнения выбран именно писатель Иван Ефремов.

Да, Ефремов это революция в жанре. «Туманность Андромеды», я говорю о ней. Фантастика такого еще не знала. Обреченная ползать на гусеничном ходу радиоуправляемых тракторов по колхозным и совхозным полям страны, она разорвала цепи притяжения Госкомиздата и решительно устремилась к звездам. Вся страна читала Ефремова. Вся страна следила за полетом звездолета первого класса «Тантра», отправленного в долгую экспедицию на планетную систему звезды спектрального класса М5 в созвездии Змееносца, единственная населенная планета которой, Зирда, давно говорила с Землей и другими мирами по Великому Кольцу и вдруг замолчала.

«У газетных киосков выстраивались длинные очереди. Люди жадно проглатывали строчки. Медленно, с улыбкой закрывали журнал. Сакраментальное «продолжение следует» оставляло двойственное чувство. Конечно, хорошо, что роман еще не кончается, но так хочется поскорее узнать, что будет дальше… В обсуждении нового произведения советского фантаста приняла участие вся страна. Короткие романтические имена его героев звучали в заводских цехах, в залах библиотек, в институтских лабораториях. Академики спорили с горячностью и нетерпимостью детей. Пионеры блистали неожиданной эрудицией. Сугубо термодинамическое понятие «энтропия» вдруг стало почти общеупотребительным. За границей роман выходил миллионными тиражами. В одной лишь Франции были проданы сотни тысяч книг. «Туманность Андромеды» рассказала зарубежному читателю о нашей стране и коммунизме больше и лучше, чем многие предназначенные для заграницы издания… <���…> Едва ли можно назвать другую книгу, которая бы так полно и ясно выражала свое время, как «Туманность Андромеды» (М. Емцев, Е. Парнов).

Слава «Туманности Андромеды» ныне несколько подувяла, оно и не мудрено. Фраза «через тернии к звездам» если сегодня и употребляется, то исключительно как жиденькая метафора восхождения по карьерным ступеням.

Мраморная красота людей будущего, какими они описываются в романе, уже тогда, на пике его успеха, отпугивала многих читателей своей заданностью и правильностью пропорций — телесных, этических, эстетических.