Святослав Рыбас - Василий Шульгин: судьба русского националиста

Впрочем, это пышно расцветшее „кое-какство“ сказалось во всей нашей дальневосточной политике. Неизвестно для чего мы влезли в Корею, кое-как, по небрежности затронули Японию, о которой не имели ни малейшего представления, ибо разведка велась тоже кое-как, и затем полезли в войну, хотя, как показал опыт, к войне были совершенно не готовы. Между тем войны ничего не стоило избежать или, по крайней мере, оттянуть. Но ведь японцы с обезьяньей точностью, до последнего винтика скопировавшие лучшую армию в мире — немцев, конечно, были макаки. В конце концов точные обезьяны разбили гениальных кое-каков.

Надо всегда отдавать себе отчет, что „кое-какство“, т. е. небрежность, неточность, недобросовестность — есть один из основных факторов русского народа. Кто хочет ему добра, кто его любит, непременно должен с этим считаться и никогда этого не забывать» [28] Спор о России: В. А. Маклаков — В. В. Шульгин. Переписка 1919–1939 гг. / Сост. О. В. Будницкий. М., 2012. С. 232. .

После заключения мира начались волнения в университетах, забастовки, останавливалось движение на железных дорогах, усугубляя паралич экономики.

Витте предложил царю принять конституцию «в смысле общения Царя с народом на почве разделения законодательной власти, бюджетного права и контроля за действиями администрации», расширения избирательных прав, автономию Польши и Грузии и ряд других преобразований, вплоть до «экспроприации частной земельной собственности».

По сути программа Витте повторяла резолюции двух последних земских съездов, то есть опиралась на широкую социальную базу.

Между тем всеобщая забастовка захватывала все большее пространство. 13 октября Николай II поручил Витте возглавить правительство. Одновременно с этим войска Петербургского военного округа подчинялись генерал-губернатору столицы Д. Ф. Трепову.

14 октября в Петербурге начал работу Совет рабочих депутатов, куда вошли представители революционных партий и выборные делегаты от заводов. Председатель Петербургского совета Г. С. Носарь-Хрусталев впоследствии признался, что всеобщая политическая забастовка 1905 года была профинансирована российским крупным капиталом.

Подчеркнем еще раз: не японской разведкой, а российским капиталом!

15 октября не вышли все российские газеты. Но «Киевлянин» выходил и, как говорил Шульгин, «покрывал рев бури».

«Стоит перелистать любую газету того времени; она напоминает прессу войны. Как и тогда, на все было две мерки; на одной стороне были „зверства“, на другой „героизм“. Моральную поддержку либеральное общество оказывало Революции, а не тем, кто с ней боролся» [29] Маклаков В. А. Власть и общественность на закате Старой России (воспоминания современника). В 3 ч. Париж, 1936. С. 414. (Приложение к «Иллюстрированной России».) .

По предложению Витте и под давлением великого князя Николая Николаевича 17 октября в 17 часов Николай II подписал манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», назвав свой шаг «страшным решением, которое он, тем не менее, принял совершенно сознательно». Россия из абсолютной монархии становилась конституционной.

Манифест давал максимум возможного: «…даровать народу незыблемые основы гражданских свобод» (неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний, союзов, участие в выборах в Государственную думу всех слоев населения, признание Думы законодательным органом, без одобрения которого ни один закон не мог вступить в силу). Монархия показывала, что готова к диалогу с главным оппонентом, состоятельной и образованной частью общества, не исключая и народ. Дальнейшие события зависели от способности сторон не впадать в разрушительные крайности и выстраивать новую, парламентскую государственность.

Тогда один из важнейших руководителей оппозиции П. Н. Милюков в кругу обрадованных единомышленников осадил их энтузиазм: «Ничего не меняется, война продолжается».

Да, нацеленные на боевые действия оппозиционеры не могли быстро измениться. Это случилось гораздо позже, когда ничего уже нельзя было вернуть назад.

В. В. Шульгин вспоминал об одной своей лекции в Белграде о Февральской революции, на которой присутствовал Петр Струве. Во время обсуждения Струве заявил, что у него была единственная причина для критики Николая II: тот был излишне мягок с революционерами, которых, по словам Струве, нужно было «безжалостно уничтожать». Шульгин в шутку спросил, уж не считает ли Струве, что и он сам должен был быть уничтожен. Струве, чрезвычайно разволновавшись, воскликнул: «Да! — И, встав со своего места, зашагал по зале, тряся седой бородой. — Да, и меня первого! Именно так! Как только какой-нибудь революционер поднимал голову свою — бац! — прикладом по черепу!» [30] Макаров В. Г., Репников А. В., Христофоров В. В. Василий Витальевич Шульгин: штрихи к портрету // Тюремная одиссея Василия Шульгина. Материалы следственного дела и дела заключенного. М., 2010. С. 64.

Много лет спустя бывший соратник Павла Милюкова Василий Маклаков писал: «С властью надо было заключать соглашение на почве взаимных уступок, принимая с уважением ее силу, а может быть, и предрассудки. „Освободительное движение“ с Самодержавием соглашений не допускало…» [31] Маклаков В. А. Указ. соч. С. 409, 411.

Но в 1905 году либералы отвернулись от Витте.

Прапорщик Шульгин на еврейском погроме. — Пихно предсказывает Февральскую революцию и крах империи

Манифест 17 октября 1905 года прогремел для всех неожиданно, словно очевидная капитуляция власти. Смотрим у Солженицына, как развивались события, предшествовавшие киевской драме (по страницам ревизии сенатора Турау): «Читаем дальше отчет Турау. „Уважение к национальному чувству народа, к предметам его почитания было забыто. Казалось, одна часть населения… не стеснялась в способах выражения своего презрения…“; „…возбуждение народное, вызванное поруганием высочайших портретов, было необычайное. Некоторые из стоящих перед думой стали кричать ‘кто снял царя с престола?’, другие плакали“. „Не надо было быть пророком для того, чтобы предсказать, такие оскорбления для евреев не пройдут даром“, „тут же, у думы, стали раздаваться голоса, выражавшие удивление по поводу бездействия властей; кое-где в толпе… послышались крики ‘надо бить жидов’“. — А у думы стояла бездейственно и полиция, и рота пехоты. Тут коротко подъехал эскадрон драгун, по нему стреляли из окон думы и с балкона, а на роту полетели сверху камни и бутылки, и стали обстреливать ее из револьверов с разных сторон: из думы, из биржевого зала, из толпы демонстрантов. Несколько солдат было ранено, командир роты велел открыть огонь, притом было убито семеро, ранено 130 человек, и площадь рассеялась. — Но к вечеру того же 18 октября „весть о поруганных императорских портретах, о сломанной короне, вензелях, об изорванных национальных флагах быстро разнеслась по всему городу вплоть до окраин. На многих улицах можно было наблюдать кучки людей, в большинстве рабочих, мастеровых и торговцев, оживленно беседовавших обо всем происшедшем и во всем обвинявших евреев, которые всегда особенно резко выделялись среди манифестантов“, „…толпа рабочих на Подоле решила… ловить всех ‘демократов’… подстрекавших к последним беспорядкам, и сажать их под арест ‘до распоряжения Государя императора’“. — Вечером „…на Александровской площади появилась первая группа манифестантов с портретом Государя императора, певшая народный гимн. Группа эта быстро увеличилась, и так как с Крещатика расходилось много с красными лентами в петлицах, то на них, как на предполагаемых виновников думской демонстрации, стали набрасываться и избивать отдельных лиц“. И это было — начало еврейского погрома» [32] Солженицын А. И. Двести лет вместе (1795–1995). В 2 ч. М., 2001. Ч. 1.С. 375–376. .