Святослав Рыбас - Василий Шульгин: судьба русского националиста

Мы это твердо знали и все-таки полезли на „авось“, „небось“ и „ничего“. Результат и был соответственный: ничего от России и не осталось.

Силу еврейства понимали плохо. Я отлично помню свой разговор с редактором издателем „Нового Времени“ Алексеем Алексеевичем Сувориным, который имел место в 1907 или 1908 году. Как известно, Суворин не был заражен либеральными идеями, наоборот, это был важнейший консервативный орган в России, имевший серьезнейшее влияние в правительственных кругах. Вернее даже сказать наоборот — „Новое Время“ было рупором правительства.

Суворин принял меня ночью по своему обыкновению: он вставал в 8 часов вечера и ложился утром. Это был высокий, совершенно белый старик, производивший впечатление. Я говорил с ним по поводу одной своей полуполитической, полулитературной вещи под названием „Еврейка“, которую я ему прислал для прочтения. Он сказал мне, что это не беллетристика, а передовая статья, в чем я был с ним вполне согласен.

Но относительно самого существа предмета мы разошлись. Он не понимал силы еврейства и важности вопроса. Резюме его жидопонимания сводилось к следующему:

— Вы напрасно придаете такое значение еврейскому вопросу. В конце концов, это вопросы чисто местные, ваши юго-западные. Это вопрос отнюдь не всероссийского масштаба.

Так были слепы люди…» [102]

Это строки из шульгинского письма начала 1925 года.

Он ошибался: не все люди были слепы. Например, Столыпина нельзя назвать слепым, многих конституционных демократов, промышленников и торговцев — тоже. Еще в 1906 году Столыпин на заседании Совета министров вынес вопрос о положении евреев. Когда приводят этот факт, никогда не цитируют само решение правительства, а оно очень выразительно.

Особый журнал Совета министров от 27 и 3 октября и 1 декабря 1906 года «О пересмотре постановлений, ограничивающих права евреев»:

«В царствование августейшей прабабки Вашего императорского величества блаженной памяти императрицы Екатерины Великой, в силу последовавшего в 1772 году первого раздела Польши, к Российской империи отошла исконно русская область, известная под именем Белоруссии. Вместе с прочими жителями данной области, принятыми в русское подданство, в состав народностей Империи вошли также населявшие Белоруссию евреи. К этому времени, таким образом, и следует отнести возникновение в нашей государственной жизни еврейского вопроса… в 1772 году было установлено полное равноправие евреев. Не лишне отметить, что признав евреев полноправными гражданами, Россия опередила в данном вопросе все остальные европейские государства. Жизнь не замедлила, однако, указать, что разрешение еврейского вопроса в смысле уравнения с остальными подданными представляется невозможным, ввиду присущих этому народу характерных свойств, ставящих его, где бы он ни находился, в резко обособленное от коренных жителей положение, быстро переходящее в эксплуатацию и экономическое угнетение христианского населения. Эти отрицательные особенности еврейского племени побудили правительство отступить от только что установленного начала гражданского равноправия евреев; к концу царствования Екатерины Великой евреи уже были устранены от отбывания воинской повинности и последовал ряд административных распоряжений о недопущении водворения евреев внутри Империи и удержании их в тех пределах, где их застала русская власть. Таким образом, была намечена та особая черта постоянной оседлости евреев, которая сохранилась в законодательстве о евреях и до сего времени» [103] .

Правительственный протокол подробно перечисляет развитие ситуации: попытки смягчения, а также новые репрессии, вызванные нарушениями евреями закона, которые приводили к конфликтам с местным населением: контрабанда спиртом, ростовщичество, хищническое ведение хозяйства в приобретенных имениях — вырубка лесов и дальнейшая перепродажа земли крестьянам по спекулятивной цене. Попытка правительства в 1844–1847 годах предоставить евреям возможность заниматься сельским хозяйством в южных губерниях, выделение значительных наделов казенных земель, пособий, налоговых льгот, освобождений от призыва в армию не дали ожидаемого результата.

«Привлеченные денежными пособиями и прочими льготами, евреи-колонисты продолжали заниматься привычным им посредничеством и торговлей, преимущественно продажей вина, а земельные свои наделы сдавали крестьянам или обрабатывали через наемных рабочих из христиан» [104] .

В конце концов, узаконенные на то время ограничения не позволяли евреям жить в сельской местности (даже в черте оседлости), проживать в столицах (кроме купцов 1-й гильдии, лиц с высшим образованием, студентов, ремесленников), входить в руководство акционерных обществ, приобретать землю. Экономически очень активное и вместе с тем крайне стесненное в правах еврейское население, к тому же испытывавшее злоупотребления «нижних чинов» администрации, стало валом валить в революционные организации. Еврейский вопрос стал одним из главных для Столыпина, и он объявил об этом в своей программе, что произошло почти сразу вслед за взрывом правительственной дачи на Аптекарском острове 12 августа 1906 года.

В Особом журнале Совета министров указывалось: «На первом месте в ряду этих задач стоит вопрос о крестьянском землеустройстве. В этом же порядке подлежат проведению некоторые неотложные мероприятия в смысле гражданского равноправия и свободы вероисповедания и по отмене отживших ограничений, стесняющих крестьян и старообрядцев. Далее правительством намечено к ближайшему осуществлению расширение сети народных школ в связи с планом введения всеобщего обучения. Равным образом в означенном правительственном сообщении возвещено, что в области еврейского вопроса безотлагательно будет рассмотрено, какие ограничения, как вселяющие лишь раздражение и явно отжившие, могут быть отменены немедленно и какие, как касающиеся существа отношений российской народности к коренному населению, являются делом народной совести, почему предрешение их стеснило бы последующую работу законодательных учреждений» [105] .

Отсылка к «делу народной совести» означала возможность перенесения проблемы на усмотрение Государственной думы.

В Особом журнале мнение Столыпина выражено прямо, надо срочно принимать решение: «В видах умиротворения озлобленной еврейской среды для правительства является и долгом совести, и велением политической мудрости устранить, хотя бы в путях чрезвычайного закона, все то, в чем сказывается напрасное и унижающее человеческое достоинство евреев» [106] .

По мнению премьера, царь лично должен был принять необходимое решение, однако тот не стал этого делать, передав вопрос на рассмотрение Государственной думы.