Святослав Рыбас - Василий Шульгин: судьба русского националиста

Статья понравилась далеко не всем, в ней слышался голос «монархиста». И его «вежливо попросили вернуть ПТА».

Так Шульгин неожиданно стал частным лицом, продолжал писать в свою газету и встречаться со знакомыми и коллегами.

Положение осложнялось тем, что инфляция съедала депутатскую зарплату (а потом ее перестали выдавать), а редакция тянула с присылкой гонораров. Потом все же прислала.

Все чаще ему приходили грустные мысли, что в Петрограде ему делать больше нечего.

Временное правительство сразу же было признано Лондоном и Парижем. Его составили достойные авторитетные люди.

Премьер и министр внутренних дел — князь Г. Е. Львов (из Рюриковичей), тульский помещик (около 900 десятин земли), совместно с Львом Толстым участвовал в организации помощи голодающим, во время Русско-японской войны возглавил отряд добровольцев Красного Креста, член «Союза освобождения» и Союза земцев-конституционалистов, в 1914 году возглавил Всероссийский земский союз (помощи больным и раненым воинам), после объединения с Всероссийским союзом городов стал председателем объединенного Земгора. Был монархистом, православным верующим. Имел репутацию бескорыстного человека. Керенский писал, что в «…этом глубоко религиозном человеке было что-то славянофильское и толстовское». Львов, как саркастически заметил Солженицын, верил в «народ-богоносец».

Министр иностранных дел — председатель Конституционно-демократической партии П. Н. Милюков.

Министр юстиции — социалист, масон, товарищ председателя Исполкома Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов А. Ф. Керенский.

Министр путей сообщения — кадет, масон, товарищ председателя Государственной думы Н. В. Некрасов.

Министр торговли и промышленности — член Прогрессивной партии, масон, товарищ председателя Военно-промышленного комитета А. И. Коновалов.

Министр просвещения — кадет, председатель Экономического совета Союза городов, бывший ректор Московского университета А. А. Мануйлов.

Военный и временно морской министр — председатель Военно-промышленного комитета (масон?) А. И. Гучков.

Министр земледелия — кадет, врач А. И. Шингарёв.

Министр финансов — киевский сахарозаводчик, миллионер, масон М. И. Терещенко.

Обер-прокурор Святейшего синода — октябрист (потом член группы независимых националистов в Думе) В. Н. Львов.

Государственный контролер — октябрист, доктор медицины И. В. Годнев.

Ключевые фигуры в правительстве были прикрыты общероссийскими авторитетами (Львовым, Милюковым), которые вскоре поняли свою роль и вышли в отставку.

Похоже, что даже если бы Шульгин и пожелал стать министром, то неизвестно, на какое министерство он мог бы претендовать.

Пожалуй, ни на какое.

В середине марта о нем вспомнили и, как он пошутил, «чтобы позолотить пилюлю», пригласили на заседание правительства. Шульгин снова прошел по мягким коврам Мариинского дворца, присел в мягкое кресло в зале, где раньше проходили заседания Особого совещания по обороне, и снова лакеи подавали кофе с булочками. Он был голоден (вот так!), булочки ему понравились.

Доклад делал министр юстиции А. Ф. Керенский. Он предложил отменить смертную казнь, и ему не возражали, несмотря на то, что армия продолжала оставаться неподчиненной правительству, да и вообще никому.

Шульгин, впрочем, подумал не только об армии и спросил:

— Александр Федорович, предлагая отмену смертной казни, вы имеете в виду вообще всех? Вы понимаете, о чем я говорю?

Керенский ответил:

— Понимаю и отвечаю: да, всех.

Шульгин: «Я говорил о семействе Романовых, смутно предчувствуя их будущую гибель. После ответа А. Ф. Керенского я сказал:

— Больше вопросов не имею.

И смертную казнь отменили единогласно.

Забегая вперед, скажу: бедный Керенский. Он действительно не был кровожаден.

Прошло несколько месяцев, и в августовском Государственном совещании в Москве Александр Федорович трагически кричал:

— Я растопчу цветы моего сердца и спасу революцию и Россию.

Под цветами своего сердца Керенский разумел отмену смертной казни, но ему не удалось спасти ни революции, ни России» [302] .

Смертная казнь была отменена 12 (25) марта 1917 года. По этому поводу Шульгин напечатал в «Киевлянине» передовую статью: «Легко и радостно теперь отменить смертную казнь. Легко еще потому, что нынешний министр юстиции А. Ф. Керенский, которого нам удалось близко рассмотреть в эти страдные дни, когда нежданно-негаданно поток взволнованных масс обрушился на Государственную Думу, в эти и страшные и великие дни — А. Ф. Керенский показал себя действительно благородным, культурным человеком. Он сумел воспользоваться прирожденной незлобивостью русского народа и, в особенности, русского солдата — и не позволил обагрить кровью Таврический дворец, когда привели Протопопова, Сухомлинова, Штюрмера и других» [303] .

Вскоре Керенский посетил бывшего императора в Царском Селе, разговаривал с ним, ощутил его «трогательное одиночество и бесконечное обаяние». Он отметил ненависть царя к Гучкову.

Что касается сохранения жизни отрекшемуся императору, то энтузиазма Керенского хватило ненадолго. Как свидетельствует Милюков, «Керенский, узнав, что Совет посылает вооруженную стражу в Царское Село, сразу изменил свое благое намерение, спасовав перед Советом» [304] .

А Россию все сильнее несло в «светлое будущее» — уже не монархию, но и не республику, а нечто безбрежно свободное.

9 марта Святейший синод признал Временное правительство, и молитва за государя-императора больше не звучала в церквях. Многие епархиальные архиереи вдруг «прозрели» и стали открещиваться от прошлого [305] .

Епископ Енисейский и Красноярский Никон (Бессонов):

«…Николай II со своею супругою Александрою так унизили, так посрамили, опозорили монархизм, что о монархе, даже и конституционном, у нас и речи быть не может. В то время, как наши герои проливали кровь за отчизну… Ирод упивался вином, а Иродиада бесновалась со своими Распутиными, Протопоповыми и другими блудниками. Монарх и его супруга изменяли своему же народу» [306] .

И таких «прозрений» было немало.

Архиепископ Симбирский и Сызранский Вениамин (Муратовский): «Совершилось величайшей важности историческое событие! Волей Божией наша дорогая и многострадальная Родина вступила на новый путь своей государственной жизни.

Наш Всероссийский корабль был близок к погибели… Кормчие его оказались несостоятельными или по своему невежеству или, вернее, по своей нечестности. Не явись вовремя самоотверженные новые кормчие, я не знаю, что и было бы с нами!» [307]

Епископ Костромской и Галичский Евгений (Бережков): «Величие и мощь народнаго духа проявились удивительным образом: только плечом повел русский богатырь, и пали вековые оковы, исчезли все препятствия, стеснявшие его шествие по пути к свободе, солнце которой ныне во всем блеске засияло на святой Руси…» [308]