Игорь Синицин - Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя

Самым осведомленным человеком в андроповской команде, знающим, может быть, даже больше секретов КГБ, партии и Советского государства, чем сам Андропов, был Пал Палыч Лаптев. Он занял кабинет начальника секретариата КГБ сразу после Крючкова, переведенного Андроповым в ПГУ для задуманной им замены тогдашнего начальника разведки Мортина. На стол Пал Палыча стекались все самые важные бумаги с государственными тайнами извне КГБ, которые он докладывал Андропову. Он фильтровал и всю бумажную продукцию КГБ, которая в виде записок, справок, руководящих указаний, запросов, информаций и других бюрократических жанров исходила из стен Лубянки вовне. Он был аппаратчик до мозга костей, обладал выдающейся памятью и мог надиктовать стенографистке без минутного перерыва самый пространный документ из цековской, кагэбэшной, общественной и государственной деятельности, с проектом постановления по данному вопросу на многих страницах, да так, что бумага после него не требовала никакого редактирования или правок. Он почти сутками сидел на своем месте, даже тогда, когда Юрий Владимирович отсутствовал в здании, находился в отпуске, командировке или на лечении в ЦКБ. Мне казалось, что Пал Палыч был хорошим щитом для Юрия Владимировича, прикрывая его спину, отражая все нежелательные звонки, визиты деятелей к председателю КГБ, разгадывая интриги, которые плелись вокруг Андропова. Он был способен, в отличие от Крючкова, к глубокому анализу документов и ситуации, предвидел развитие событий и был, по моему мнению, хорошим советчиком Юрию Владимировичу в интригах на высшем кагэбэшном, партийном и государственном уровнях.

Так же как и Андропов, Лаптев был глубоко больной человек. Вероятно, у него развивались те же болезни почек, что и у Юрия Владимировича. Я мог сделать такой визуальный вывод потому, что под глазами Пал Палыча всегда чернели широкими разводами тяжело набухшие мешки.

Третьим «пишущим» членом ядра андроповской команды был Евгений Дмитриевич Карпещенко. До Отдела ЦК КПСС он работал в Румынии, неплохо знал эту страну и хорошо изучил ее язык. Еще одним редким его достоинством было совершенное владение стенографией, что само по себе, даже без других талантов, могло высоко поставить его в аппарате. Стенография позволяет чиновнику записывать в точности мнение начальства, что позволяет иметь фору перед другими, вынужденными разбирать после совещаний свои каракули.

У Карпещенко было еще одно редкое достоинство. Не секрет, что многие разведки мира держат в своих кадрах немых людей, которые издалека, по движению губ, способны записывать чужие высказывания. Опыт референтского сидения рядом с советскими высокопоставленными участниками встреч, международных совещаний коммунистических и рабочих партий и необходимость суфлировать начальству нужные тексты или передавать визуальные наблюдения выработали у Карпещенко способность говорить или шептать, совершенно не двигая губами и не напрягая мускулы лица. Эта привычка вошла у него в плоть и кровь, усугубилась длительной работой в КГБ. Ни один иностранный шпион издали никогда бы не угадал того, о чем говорит Карпещенко. Иногда на совещаниях в кабинете Пал Палыча было удивительно слышать высказывания, сделанные голосом Евгения Дмитриевича, но при этом видеть, как под его крючковатым носом узкая щель рта остается совершенно недвижимой.

В отличие от Пал Палыча, который старался общаться с человеком деликатно и часто раздвигал губы в какой-то полусмущенной улыбке, обнажая два больших резца на верхней челюсти и одновременно поглаживая ладошкой хохолок на затылке, Карпещенко любил поехидничать и поострить.

Сначала непостоянным членом команды Андропова, а затем довольно быстро признанным ее старейшинами и влившимся в ее ядро был Виктор Шарапов. Он хорошо ласкался и к начальникам, и к равным ему по положению. Юрий Владимирович обратил на него внимание, когда Виктор еще работал в газете «Правда» и несколько лет провел в Китае в качестве ее собкора. Он прилично знал китайский язык и был назначен консультантом председателя. Несколько ранее Шарапова, почти одновременно с самим шефом, из аппарата ЦК пришел в ПГУ Федор Мочульский, также китаист. Оба они принадлежали к группировке «ястребов» в советско-китайских отношениях и в таком направлении «консультировали» Юрия Владимировича.

Две группировки, «ястребов» и «голубей», сложились в верхушке высоких политических кругов Советского Союза сразу после того, как неумный Хрущев начал ссору с амбициозным Мао Цзэдуном. Самым вздорным шагом Хрущева был внезапный для китайцев и подлый по существу отношений между двумя коммунистическими сверхдержавами отзыв всех советских специалистов, помогавших строить китайскую экономику. В 60-х и 70-х годах отношения между СССР и КНР обострились до того, что на советско-китайской границе начались вооруженные столкновения. На Западе злорадствовали, строя не только теории, но и наблюдая на практике возможность войн между странами социализма.

В руководстве СССР большинство деятелей принадлежали к клану «ястребов». Их главное гнездо было свито в отделе соцстран, откуда вышел в КГБ Андропов. Юрий Владимирович не был специалистом по китайским делам, и ему требовались частые консультации по различным синологическим проблемам. В отделе соцстран на Старой площади таким экспертом оставался первый заместитель заведующего отделом Олег Рахманин. Ввиду важности советско-китайских отношений он был избран членом ЦК КПСС и депутатом Верховного Совета СССР. Это были самые высокие регалии для партийного функционера. Даны они ему были потому, что он был влиятельным предводителем стаи антикитайских «ястребов» в партийных и государственных структурах Советского Союза. Шарапов и Мочульский были далеко не последними «птенцами гнезда Рахманина». Они часто навещали его на Старой площади и были переносчиками влияния «ястребов» на Андропова и Крючкова. Были «ястребы» и среди военных руководителей, которые весьма опасались ракетно-ядерной программы КНР. «Ястребы» считали неизбежным обострение конфронтации СССР и Китая, крайне опасались намечавшегося тогда стратегического союза Пекина и Вашингтона.

В то же время во внешней разведке сохранялось еще много «голубей», которых «ястребы» не успели «съесть». Равно и в Министерстве иностранных дел большинство видных профессиональных дипломатов сохраняли трезвый подход к стратегии отношений СССР и Китая, пытались своей информацией несколько сбить синофобские чувства большинства партаппаратчиков.

В политбюро не было единства по отношению к Китаю. Брежнев, в силу ограниченности своего внешнеполитического мышления, не хотел прилагать усилия для формулирования собственной позиции по китайскому вопросу. Он колебался и чаще поддерживал ястребиный клекот на политбюро. Председатель Совета министров СССР Косыгин, напротив, был твердым сторонником «голубей». Именно он предпринял попытку разрядить обстановку советско-китайского спора и встретился для этого в Пекинском аэропорту с китайским руководителем Чжоу Эньлаем. Косыгин летел тогда через китайскую столицу с визитом в одну из азиатских стран и воспользовался случаем, чтобы провести долгую и дружескую беседу со вторым человеком в китайской иерархии.