Игорь Синицин - Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя

Но я теперь все больше утверждаюсь в своих мыслях о том, что официальная точка зрения советских идеологов на социалдемократию, выросшая из позиции Сталина и большевиков по этому вопросу, бывшая три четверти века доктриной СССР и Коммунистического интернационала, нанесла мировому социалистическому и коммунистическому рабочему движению непоправимый вред. Представления Коминтерна о социал-демократах как злейших врагах рабочего движения, навеянные Сталиным и сохранявшиеся в марксистско-ленинской науке и политике до конца 80-х годов XX века, в начале 30-х годов позволили Гитлеру одержать победу на выборах в рейхстаг и легитимно получить власть в Германии.

Свою тайную дипломатию Андропов вел по всем азимутам. Она не была его единоличным достоянием, а всегда проводилась с санкции и на пользу генерального секретаря Брежнева. Представители Андропова брали на себя функции связи между руководителями развивающихся стран и национально-освободительных движений, некоторых стран Запада.

Послы СССР в тех странах, где проявляли подобную активность резиденты и представители КГБ, очень ревновали их к адресатам тайных связей, если они о них каким-либо образом узнавали. Послы жаловались своему министру Андрею Андреевичу Громыко, который несколько раз пытался переключить тайные каналы на себя. Но бюрократическая машина советской дипломатии не могла угнаться за оперативностью и влиятельностью разведки.

Однако не всегда тайную дипломатию Андропова ждал успех. Однажды специфика и консерватизм ПГУ, особенно личные качества его начальника, привели Андропова и правящие в СССР круги к фатальной ошибке. В 1978 году Юрий Владимирович доверился непрофессионализму Владимира Крючкова и под воздействием главы внешней разведки и созданных им «источников влияния» ПГУ в Афганистане позволил втянуть себя в военно-политические игры с этой страной.

Во время кульминации первичных трагических событий в Кабуле — коварной ликвидации по приказу Брежнева в конце декабря 1979 года законного главы союзного государства Амина, всецело доверявшего советским друзьям и неоднократно просившего ввести в Афганистан ограниченный воинский контингент Советской армии, — я уже не работал на Лубянке, а трудился в должности политического обозревателя АПН. Ежедневных шифровок послов и записок ЦК КПСС, МИДа и Министерства обороны по Афганистану я уже не получал. Однако большой объем совершенно достоверной секретной информации я получал от отца, который вышел в отставку только в 1982 году, а до этого был крупной фигурой в ПГУ. Старый разведчик Василий Романович Ситников, с которым мы дружили много лет, работал тогда заместителем председателя Всесоюзного агентства по охране авторских прав (ВААП), представляя в этом ведомстве КГБ. По долгу службы он часто бывал в ПГУ и 5-м управлении, имел там много друзей, которые делились с ним, а он со мной самой горячей и секретной информацией, а также аналитическими выводами коллег с Лубянки. Были у меня и другие источники информации из первых рук — в ПГУ, аппарате ЦК КПСС, МИДе и даже один добрый знакомый из ближайшего окружения министра обороны Устинова. В свое оправдание перед «стукачами» скажу, что любой профессионал-журналист, а тем более политический обозреватель должен иметь разнообразные и неофициальные источники информации. Я явно не нарушал никаких законов о секретности, в противном случае давно бы уже пострадал от спецслужб. Я уверен в этом потому, что точно знаю — до смерти Андропова в 1984 году за мной пристально следили кагэбэшники, устраивая негласные обыски в моих бумагах, отслеживая при помощи «наружки» контакты с людьми, прослушивая телефонные разговоры не только мои, но и моих близких.

Весьма важными материалами для понимания событий, происходивших в мире, при тотальной закрытости советского общества от мировых информационных каналов, были американские, немецкие, шведские газеты и журналы, приходившие по подписке в фонд спецхрана библиотеки АПН и выдававшиеся лишь по утвержденному особому списку «допущенных» к ним. Западные журналисты, как правило, осведомлены о международных событиях не хуже разведчиков, но, в отличие от шпионов и значительно быстрее их, сообщают свою информацию не чиновникам от шпионажа, а общественности. При этом «журналюги», как теперь их называют недоброжелатели, стремятся еще обскакать друг друга…

Ежедневные подборки бюллетеней иностранной службы ТАСС и информационные письма его корреспондентов под грифом «для служебного пользования» я также получал, будучи подписан на свой собственный экземпляр, из которого пополнял личные досье по разным международным, страноведческим проблемам и персоналиям. В наше агентство приходили также так называемые сообщения-«перехваты» крупнейших телеграфных агентств мира — Рейтер, АФП, ДПА. Эти материалы поступали в особое помещение АПН, не подлежали оглашению, и читать их могли только зампреды, главные редакторы и политические обозреватели высшего ранга.

Сообщения иностранных телеграфных агентств, как правило, были точны, кратки, но содержательны, поступали буквально через несколько минут с места события. Аналогичные материалы ТАСС запаздывали на десятки минут по сравнению с сообщениями их зарубежных коллег. Ведь телеграммы корреспондентов ТАСС должны были быть переданы в главный оперативный центр Телеграфного агентства Советского Союза, пройти там некую цензуру, быть размеченными для срочной посылки руководству страны и лишь тогда могли отправляться по телетайпам по адресам СМИ, подписанных на них. Кстати, руководители «всезнающего» КГБ, а возможно, и МИД СССР в дни острых международных кризисов и событий внутри большинства стран мира, мятежей, переворотов в неспокойных регионах получали самую быструю и точную информацию именно из «перехватов» иностранных информационных агентств.

К тому складывались вполне объективные причины. Дело в том, что самая «горячая» информация, передаваемая шифровками послов, резидентов КГБ и ГРУ с грифами «вне всякой очереди», неизбежно запаздывала на несколько часов или даже дней. Шифрованные телеграммы из посольств и резидентур, в отличие от сообщений информационных агентств, должны были сначала продумываться их авторами, чтобы угадать, какое мнение сложится у читающего начальника, не повредит ли оно данному автору, который, может быть, ровно за сутки до негативного события сообщал благостные вести о руководителях страны, свергнутых сегодня, или о вчерашнем положении в стране, диаметрально противоположном сегодняшнему. Затем требовалось время зашифровать телеграмму, передать ее в лучшем случае с посольского радиопередатчика, если он был, или доставить на телеграф, где местные власти могли ее попридержать.