Федор Раззаков - Ефремовы. Без ретуши

Весь строй ее чувств, ее душевный облик — плоски, скучны. Она заученно-автоматически произносит понятные и дорогие для нас слова, и они в ее устах производят жалкое и даже отталкивающее впечатление. Как тускло и равнодушно звучат ее фразы о партийности, какой тоской и духовной бедностью веет от ее рассказа о фабрике, о товарищах по работе. Безрадостен ее быт.

Неужели те большие духовные дары, которые несет советскому человеку его труд, его общественная жизнь, лишены подлинной ценности, не способны обогатить и поднять его личность? Неужели в сфере трудовой и общественной деятельности нет той поэзии, что окрыляет человека, обогащает и наполняет большим светом его личную жизнь, поддерживает даже тогда, когда у него действительно бывают личные невзгоды?

«Пять вечеров» дают неверный ответ на эти вопросы. Полемизируя с формальными представлениями об идеале, иронически относясь к чисто внешнему, фразеологическому усвоению высоких понятий, драматург вместе с тем совершает горькую ошибку, когда разъединяет понятие о счастье человека и понятие общественного идеала, в котором высший смысл существования человека.

Жизнь бедна и бескрыла у володинских героев вовсе не потому, что их личные судьбы не устроены, а потому, что эти герои не видят ничего для себя интересного в большой, сложной, вдохновенной жизни страны, они искусственно отгорожены от кипучего потока современности, от исторического творчества народа.

Философия, содержащаяся в «Пяти вечерах», характерна и для других произведений такого же плана. Она заключается в том, что о человеке якобы надо судить не по его делам, ценить его не за общественно-творческую деятельность, а лишь за то, что он просто человек. Это измельченное, узкое понимание гуманизма является причиной идейной мелкотравчатости.

В советском обществе человек имеет несравнимо большие возможности для своего роста, развития, чем в каком-либо другом обществе. Вот почему и требования к человеку у нас значительно выше тех требований, какие, скажем, предъявлялись к нему даже передовой литературой прошлого. Не понимать этого — значит не понимать самого существенного в идейно-эстетических проблемах нашего времени.

Спору нет, в произведениях А. Володина есть много привлекательного, искреннего и задушевного. Это связано с живым интересом писателя к рядовому человеку, ко всем подробностям его жизни. Но таланту этого драматурга нужны более мощные крылья, и прежде всего чувство гражданственности, глубокое и последовательное понимание социалистического гуманизма. Именно это могло бы озарить истинно поэтическим светом творчество А. Володина, дать ему достойную высоту.

И уж вовсе досадно становится, когда в качестве «последователей» А. Володина выступают люди, не знающие должным образом ни жизни, ни сцены, и доводят некоторые ошибочные тенденции одаренного писателя почти до пародийного вида, — как это случилось, например, в пьесе «Взломщики тишины» — первом произведении начинающего драматурга О. Скачкова. Как бы доброжелательно ни относиться к этому драматургу, нельзя не заметить в его пьесе совершенно очевидных идейно-художественных недостатков, а подчас и нелепостей.

Какую тишину взламывают герои пьесы? Что волнует их — обитателей старинного особняка, живущих какими-то на редкость странными для нашего времени интересами? Взвинченные до психопатического состояния, не любящие и не понимающие друг друга, они глубоко недовольны и собой и жизнью. Элла, Белла, Изабелла, вырывающие друг у друга принадлежности дамского туалета, полупомешанный полковник в отставке, вернувшийся на родину из-за рубежа блудный сын — вот галерея персонажей пьесы, отличающихся главным образом духовным ничтожеством. А каковы нравственные требования к человеку, пропагандируемые этой пьесой, видно хотя бы из следующего. Человеку, покинувшему в свое время родину, его близкие спокойно прощают все, даже всерьез не разобравшись в глубине его вины перед народом.

Что этим хотел сказать автор? Принимай человека таким, каков он есть, и люби его? Эта немудрящая философия, покоящаяся на морально-этической нетребовательности, и составляет существо авторского взгляда на жизнь. Почему же пьесы такого рода пользуются определенным вниманием публики?

Круг морально-этических проблем, связанных с пристальным вниманием к психологии человека, его душевной жизни, естественно заманчив для самого широкого зрителя. Кроме того, зрителю порядком надоели плоские, иллюстративные, назидательно-дидактические пьесы, которые, между прочим, дискредитировали и некоторые серьезные, общественно значимые темы.

Критика должна вовремя и с достаточной ясностью оценивать пьесы, подобные «Взломщикам тишины», убедительно показывать их идейно-эстетическую ущербность. Ведь мы имеем дело в данном случае со своеобразной спекуляцией на темах и мотивах, которые живо волнуют людей. Как во всякой спекуляции, здесь стремятся «под шумок» всучить явную дешевку, а иногда даже гниль. Драматургия, подобная «Взломщикам тишины», мешает развитию нашего театра, потому что не открывает перед ним широких творческих перспектив, уводит его в область обывательской душевной серости и сумеречных настроений…»

А вот что рассказала о появлении «Пяти вечеров» на сцене «Современника» актриса Лилия Толмачева:

«В 1956 году Москва была потрясена спектаклем «Фабричная девчонка» по пьесе Володина, которую Львов-Анохин поставил в Театре Советской армии. Удивительный был спектакль! Гремел он так, что невозможно было туда попасть — публика ломилась в зал, опасаясь, что спектакль скоро закроют. Помню, как я чудом прорвалась, и, признаюсь, по нынешний день это — одно из самых ярких театральных впечатлений. Это был гром среди ясного неба!.. Вот так в Москве родился ленинградский драматург Володин. И какое же было счастье, когда вскоре Ефремов привел Александра Моисеевича в нашу студию. Он его представил как драгоценность, очень любил его. А драгоценность-то была такого невзрачного вида. И молчаливый, и смущенный. Он смотрел: дескать, какое это имеет ко мне отношение? Причем эта черта была в нем не наигранной, это была подлинная скромность. Сразу прочитали пьесу. Решение приняли единогласно: «Утром начинаем репетировать!»…

Мне кажется, что Олег Николаевич раскрыл в Володине поэта раньше всех. Сегодня уже все знают, что Володин — действительно поэт. Но какой поэт?! Обычную жизнь он видит в необыкновенном свете! Он влюблен в простые проявления человеческих чувств: в дружбу, в общение, в любовь, в быт — такой, который советским чиновникам казался мелким, недостойным внимания: дескать, зачем это выводить на сцену. Критики, например, писали: «Где герои, которым следует подражать? Разве можно любить володинских персонажей?» (Ведь додумались до такого.) Но мы репетировали с большим увлечением. Олег Николаевич, боясь, что быт может победить, что сквозь него не прорвется володинская поэзия, искал разнообразные ходы, приспособления и в этом хотел как можно дальше уйти от привычного. Он стал мыслить сказочными красками: вдруг почудился серебряный дождь и вся сцена — в голубом. Сейчас покажется странным и смешным — на мне было голубое платье, рядом голубой диван, приносят голубые тарелки. На мужчинах голубые галстуки и такие же костюмы. Голубой цвет должен был показать некую романтику, что все это происходит вне быта.