Сергей Стопалов - Фронтовые будни артиллериста. С гаубицей от Сожа до Эльбы. 1941–1945

Помощник командира взвода управления из соседнего полка сержант Волков был известен в бригаде своей смелостью и отвагой. Много раз он ходил в разведку и приводил языков. Однажды вдвоем с другим разведчиком они перенесли через линию фронта тяжелораненого командира. Несколько месяцев сам командовал взводом. Через год после прибытия в нашу бригаду имел уже несколько орденов и медаль «За отвагу». Начальство его ценило как хорошего разведчика, а подчиненные и товарищи любили за веселый нрав.

Все началось, когда на место раненого командира прислали молодого лейтенанта. Первым делом он взялся за наведение порядка. Требовал, чтобы ему при встрече отдавали честь (на передовой это правило практически не соблюдали). Команды отдавал только по уставу. Не допускал возражений, тем более обсуждения своих приказов. В свободное от выполнения боевых заданий время проводил с разведчиками учения, в том числе по строевой подготовке, что особенно всех раздражало.

Пожалуй, труднее других приходилось помкомвзвода Волкову. Он пытался по-дружески поговорить с лейтенантом, но тот не принял предложения подчиненного. Словом, обстановка с каждым днем накалялась.

Однажды при разборе неудачной операции, руководимой командиром взвода, Волков в присутствии начальника штаба полка и всех разведчиков прямо обвинил лейтенанта в неумелых действиях. Это уже было похоже на вызов. И вскоре наступила развязка.

После ночного дежурства на НП Волков вернулся в свою землянку и завалился спать. Однако вскоре дневальный разбудил его и передал приказ выходить на занятия. Помкомвзвода пробурчал, что он после дежурства, и повернулся на другой бок. Но спать больше не пришлось. В землянку ввалился лейтенант и громким голосом скомандовал:

– Сержант, немедленно приведите себя в порядок и становитесь в строй.

Волков приподнялся на локте и злыми глазами уставился на командира. Всем своим видом он показывал, что в строй не встанет. Взводный в ярости схватил сержанта за гимнастерку и рванул его с такой силой, что тот не удержался и слетел с нар. Видевший все это дневальный потом рассказывал, что Волков встал, внешне спокойно достал из-под шинели, служившей ему подушкой, пистолет, и в упор выстрелил в лейтенанта.

Эти подробности мы узнали позже.

А на очередном отдыхе в солнечный осенний день нас неожиданно построили и повели по лесной дороге. Идти было легко, и песня с ухарским присвистом как бы сама собой полилась над колонной. Минут через сорок вышли на большую поляну, где уже собралось много нашего брата. Разрешили разойтись и перекурить. Зачем нас собрали, никто не спрашивал. Да и вряд ли это кого-либо всерьез интересовало. Гораздо важней было встретиться и поболтать со старыми знакомыми, с которыми вместе были на формировке или лежали в госпитале.

Однако долго трепаться нам не пришлось. Вскоре бригаду выстроили в каре, и на поляну выехала штабная машина, из которой вышли офицер, сержант Волков (многие его сразу же узнали) и шестеро солдат с карабинами.

По рядам прошел какой-то неясный шумок. И хотя большинство из нас ничего не знало, все эти приготовления сразу же отразились на настроении зловещим предчувствием.

Прозвучала команда «Смирно!» и офицер начал читать какую-то бумагу. Из-за ветерка, дующего в сторону поляны, слышимость была плохой. Поэтому во время чтения приговора (теперь это было уже ясно) все напряженно вслушивались.

Волков без ремня и без погон стоял перед строем метрах в пятидесяти от нас, и его лицо с плотно сжатыми губами было хорошо видно.

Закончив чтение, офицер обратился к Волкову с каким-то вопросом. Видимо, спросил его о последнем желании. Сержант что-то сказал, сел на траву, снял свои хромовые сапоги и снова встал. Потом говорили, что он просил передать сапоги своему товарищу.

Офицер отошел на несколько шагов в сторону и дал команду шестерым солдатам, стоявшим к нам спиной. Те вскинули карабины и застыли в ожидании. Затем прогремел нестройный залп, и все увидели, как Волков схватился за левое плечо, но продолжал стоять. Снова отрывистая команда, и после второго залпа Волков упал. Офицер нагнулся над ним, потом вместе с солдатами сел в машину и быстро уехал.

Бригада замерла. Мы очнулись, лишь услышав знакомый голос командира дивизиона:

– Напра… во, шагом… марш!

А когда уходили с поляны, четверо солдат уже копали яму возле тела расстрелянного.

В расположение полка возвращались молча. И нас совсем не радовал чудный день, ласковое солнце, тыловая тишина и даже вполне приличный обед. В ушах стояли отрывистые команды офицера и два залпа тех шестерых солдат, лиц которых мы так и не увидели.

Были у нас и такие случаи, когда наказание за достаточно серьезное нарушение дисциплины ограничивалось дисциплинарным взысканием.

Однажды после длительного и трудного переезда по разбитой заснежен ной дороге батарея остановилась на ночлег в небольшой деревеньке, окруженной лесом. Все очень устали, и командир батареи принял решение не окапываться. Однако орудия привели в боевое положение, заняв круговую оборону. Наскоро перекусив сухим пайком, солдаты улеглись вповалку в отведенных им избах и сразу же заснули.

В этот вечер я был дежурным по батарее. Расставив посты, я не торопясь возвращался в дом, где расположился расчет. Было темно и не обычно тихо. И если бы не немецкие ракеты, освещавшие верхушки деревьев, можно было подумать, что батарея находится в глубоком тылу. Но именно эти ракеты и тишина создавали какую-то непривычную напряженность. «Похоже, поблизости нет пехоты», – подумал я и решил сообщить об этом командиру батареи.

Офицеры негромко разговаривали, склонившись над тускло освещенной картой. На мои соображения капитан тихо от ветил:

– Да вроде мы опередили пехоту. Надо быть начеку.

Вернувшись в свою избу, я переобулся, как солдаты говорили, перелицевал портянки, напился горячей воды с сахаром, сел на лавку возле печки. Где-то недалеко был город Жлобин. Здесь прошло детство моей бабушки, с которой я прожил много лет. Слово «Жлобин» было по-семейному близким. Хотелось сообщить бабушке, что я нахожусь в ее родных местах. Но как это сделать? Ведь письма проверяет военная цензура. И тут пришла неожиданная идея. Я взял лист бумаги, написал несколько общих фраз о том, что у меня все в порядке, кормят прилично, никакой опасности нет и так далее, и отчетливо расписался: Сергей Жлобин. Бабушка должна была понять.

После развода часовых прошло уже больше часа. Надо было проверить посты. Я взял автомат, вышел из теплой избы и медленно пошел вдоль домов. И снова меня охватила тревога.

За домом с палисадником первое орудие. Из темноты выходит Хомяков. Он давно заметил меня и молча направляется навстречу.