Любовь Орлова - О Сталине с любовью

«Повторение — мать мучения», — едко шутит Г.В., переиначивая известную поговорку. Он прав и нисколько не преувеличивает. Повторы действительно мучение для всех участников съемочного процесса. А ведь некоторые режиссеры гордятся количеством «отбракованного» материала, не вошедшего в картину. Им кажется, что тем самым они демонстрируют свое мастерство. На самом же деле подобным отношением к делу они демонстрируют свою несостоятельность.

Как же мы с Г.В. волновались, представляя «Волгу-Волгу» на суд зрителей! Как же волновались! Казалось бы, чего нам волноваться. Не первую же картину сняли. Был за плечами опыт, был успех, и не один. Но кто обжегся на молоке, тот непременно станет дуть на воду. Помня о нападках на «Веселых ребят», помня о непростой судьбе нашей первой картины, мы опасались, что и «Волгу-Волгу» может постичь та же участь. От нападок не застрахована ни одна картина. Но больше, чем нападок, мы опасались того, что картина может не понравиться зрителям. Мало ли что съемочная группа во время съемок или рабочих просмотров иногда дружно умирала со смеху. А что скажут зрители? Ну и, конечно же, нас волновало то, что скажет Сталин. Особенно меня волновало, ведь Он интересовался, как идет работа над картиной, ждал ее.

Волнения наши, к счастью, оказались напрасными. Где бы ни показывали картину — в Кремле или в кинотеатре, повсюду от начала до конца ее сопровождал смех. Бурный, оглушительный. Люди смеялись во весь голос, от души. «Волга-Волга» стала любимой картиной Сталина. Он смотрел ее много раз, знал практически наизусть. Смотрели мы ее и вдвоем два или три раза. Особенно веселила Сталина сцена, в которой я танцевала лезгинку с зажатыми под носом колосьями, заменявшими мне усы.

— Похоже, но не совсем, — говорил Сталин.

Однажды Он даже показал мне, как надо танцевать лезгинку. Встал, раскинул руки и с неожиданной легкостью, словно было ему двадцать лет, сделал круг танца.

— Без кинжала на поясе не танцуется, — сказал Он, когда я закончила аплодировать. — И сапоги нужны другие…

Должна сказать, что танец, исполненный Сталиным без кинжала и в обычных сапогах, произвел на меня сильное впечатление. Как актриса, я в первую очередь оценила легкость и грациозность движений, мастерство танцора. Захотелось станцевать вместе с Ним по-настоящему, под музыку, в зале…

Мы были счастливы, но счастье наше чуточку горчило. Уж слишком много было разных ограничений. Чувства от этого не ослабевали. Настоящие чувства ни от каких ограничений зависеть не могут. А вот горечь периодически ощущалась. То было нельзя, это было невозможно… Власть сильно расширяет возможности человека, но одновременно накладывает множество ограничений. Диалектика.

Любимая моя сцена из «Волги-Волги» — это как раз та самая, с лезгинкой, когда я рассказываю Бывалову, какие талантливые люди есть в нашем городе, и «показываю» их. Г.В. тоже считает эту сцену одной из лучших в этой картине.

В апреле 1938-го меня наградили орденом Трудового Красного Знамени за роль Марион. Это был мой первый орден. Орден! Я теперь орденоносец! Велика была моя радость. Принеся награду домой, я весь вечер держала ее в руках и не могла налюбоваться. Мало что в жизни казалось мне таким красивым, как мой первый орден. Первый орден!

— Я горжусь тобой, Любочка! — сказала мне мама, прослезившись от счастья.

Смысл наград для меня не в том, что они как-то выделяют меня, а в другом, в признании нужности и важности моего труда. Светлое, радостное чувство переполняет меня всякий раз, когда я получаю ту или иную награду. «Молодец, — говорю я себе. — Тебя наградили, это хорошо, но рано успокаиваться, надо оправдать доверие, доказать, что тебя наградили заслуженно».

С Дукельским, председателем Комитета по делам кинематографии, отношения у меня, что называется, «не сложились» с первых дней его назначения. Совершенно не разбираясь в кино, Дукельский считал, что известные актеры, режиссеры и прочие деятели искусств «слишком много о себе воображают» (его собственные слова) и слишком много получают. За время пребывания на этом посту (довольно недолгое, должна заметить, время — около года) он ничего не сделал для развития кино. Но зато сумел провести (протащить! продавить!) через Совнарком замену процентных отчислений от проката на твердые ставки. Замечу, что подобное нововведение коснулось только кино. Писатели, например, как получали гонорары в зависимости от величины тиражей, так и продолжают получать их до сих пор. В Союзе писателей, к счастью для них, не оказалось своего Дукельского. Сам он, при всей своей нетерпимости к чужим доходам, вел далеко не аскетический образ жизни. С подачи Дукельского в одном из июньских номеров газеты «Советское искусство» появилась анонимная (!) статья «Недостойное поведение». Мне не составило труда узнать имя автора. Им оказался некто Подгорецкий, брат упоминавшегося в статье директора Одесской филармонии Подгорецкого. Директор филармонии решил свести счеты с начальником областного управления по делам искусств, на место которого он метил, а в качестве средства выбрал меня. Слава о Дукельском достигла самых отдаленных уголков страны, и Подгорецкий прекрасно понимал, что, подав дело подобным образом, иначе говоря, обвинив меня в стяжательстве, непременно получит поддержку в Москве. Так оно и вышло. Дукельский охотно схватил наживку и ославил меня на всю страну. Незадолго до того мы с Г.В. начали строить дачу, и Дукельский говорил: «Квартиры им мало, так решили имением обзавестись!» А для чего государство дало нам с Г.В. участок, как не для постройки дома?

Заметка сейчас передо мной. Как хорошо, что альбом с ней у меня не украли. Перечитываю и не поленюсь переписать небольшой отрывок: «…т. Орлова потребовала от Одесской филармонии оплаты в 3 тысячи рублей за каждый концерт, не считая проездных, суточных и т. д. Дирекция Одесской филармонии, разумеется, не могла пойти на такие рваческие условия, тем более что, согласно приказу ВКИ № 640, максимальная оплата гастрольных концертов Л. П. Орловой была установлена в 750 рублей…»

Ставка в 750 рублей действительно была. Но многие руководители на местах, желая сделать нам приятное, находили возможность заплатить какие-то дополнительные суммы. Концертная ставка зачастую не покрывала расходов на билеты и гостиницы, которые я во время гастролей оплачивала из своего кармана. А ведь были и другие расходы. Командировочные, суточные и пр. полагались мне только во время съемок или же во время выезда в составе официальной делегации. Все знают, что я никогда не позволила взять ни у кого ни копейки «помимо ведомости», то есть всегда добросовестно расписывалась за каждый полученный мной рубль, и все также знают, что я никогда не назначала цену за свои выступления. Мне предлагали — я соглашалась, но сама никогда не просила чего-то сверх ставки. И большая часть моих концертов оплачивалась как раз по ставкам. Бо́льшие суммы были скорее исключением, нежели правилом. Приятным исключением. Разумеется, я не запрашивала ни 3000 рублей в Одессе, ни 3300 рублей в Киеве, как утверждалось в статье. И никогда мои концерты не оформлялись совместно с каким-нибудь ансамблем или квартетом, это все выдумал автор статьи. В конце он с пафосом написал, что мое поведение недостойно звания советской артистки.