Любовь Орлова - О Сталине с любовью

Каким бы ни было мое тогдашнее состояние, я понимала, какое доверие мне оказано. Любовь Вождя не просто любовь, но и доверие. Такие люди не могут допустить в свой «ближний круг» человека, недостойного их расположения. Слишком велика может быть цена подобной ошибки. Если Сталин проявил свои чувства ко мне, то это означало, что он мне всецело доверяет и, разумеется, злоупотребить этим великим доверием я не могла. Сознавала ответственность. Я очень ответственный человек. И никогда не обманывала чужого доверия, никогда никого не подводила.

К слову замечу, что от меня никогда не требовали никаких подписок о неразглашении тайн, да и в устной форме меня не предупреждали о необходимости хранить наши отношения с Вождем в тайне. Это было ясно и так. Зачем слова? Какие могут быть подписки? Может показаться странным, что я завела речь об этом, но я сделала это не просто так. Не называя имен, расскажу один случай.

В гостях у одного из друзей, замечательного режиссера и прекрасного человека, чья внешность полностью гармонирует с красотой его души, я встретилась с одной актрисой, в свое время (в довоенную пору) довольно известной, подававшей определенные надежды. Надеждам этим не суждено было сбыться, потому что их перечеркнуло легкомыслие. Я говорю «легкомыслие», поскольку не хочу выражаться более резко. В самом конце войны эта актриса оказалась замешанной в шпионаже, за что и была осуждена, провела десять лет в заключении, а потом была амнистирована. Впрочем, сама она утверждает, что никакого шпионажа не было, а была только любовь к иностранцу, американцу. Но за любовь у нас не судят. Мне ли этого не знать? В моей жизни тоже был роман с иностранцем, но это был роман и ничего больше. Он был не шпионом, а инженером, приехавшим работать в Советский Союз, хорошим, порядочным человеком. Наши взаимные чувства быстро прошли, и мы расстались. Никто не осуждал меня за этот роман, никто не обвинял и не арестовывал. Потому что мой друг был инженером, а не шпионом.

Мне не нравится эта актриса. Как человек не нравится, хотя и актриса она не из лучших, по молодости лет брала больше бойкостью, нежели талантом, а сейчас скатилась до проходных эпизодических ролей. Поговаривают, что главным источником дохода для нее является спекуляция и прочие сомнительные дела. Неприятная женщина. Она вульгарна, много пьет, много врет, любит распространять гадкие слухи. Неприятная личность. Не понимаю, как можно приглашать подобных людей в дом? Впрочем, понимаю. Наш друг-режиссер, о котором идет речь, человек очень добрый, деликатный, интеллигентный. Резкость несвойственна ему совершенно. Он не способен отказать кому-то от дома, закрыть дверь перед кем-то. Этим и пользуются бессовестные, наглые люди.

Итак, вечер, застолье в самом разгаре. Актриса, о которой я рассказываю, уже пьяна в стельку. А как же может быть иначе, если пить водку не из рюмок, а из бокалов для вина, да требовать всякий раз, чтобы налили «до краев»? Заплетающимся языком она вдруг начинает рассказывать очередную «правдивую» историю о своей жизни. Да такую, что все приходят в замешательство. Оказывается, она была любовницей Сталина, родила от него дочь, а осудили ее за «разглашение тайны», то есть за то, что она где-то проговорилась об этом.

— Мне следователь на первом допросе подписку мою в лицо ткнул! — несколько раз повторила она, перемежая слова иканием и грязной бранью. — Давала подписку о неразглашении государственной тайны?! Проболталась?! Получи свой четвертак [18] Четвертак (разг.) — 25 лет заключения. !

Ранее она утверждала, что дочь свою родила от того самого американца, а теперь вдруг заявляет такое! Да еще и подписку о неразглашении государственной тайны выдумала!

Хозяин поспешил увести ее в другую комнату, где уложил спать. Один из гостей высказался в том смысле, что, дескать, Сталин из прихоти сломал жизнь человеку. Я не выдержала (сказать мне хотелось много, да всего не скажешь) и заметила, что жизнь этой глупой и бессовестной женщине сломали водка, легкомыслие и жадность. Пока она не связалась с иностранной разведкой, у нее не было поводов жаловаться на жизнь. Она была известна, имела награды (орден, две Сталинские премии). При чем тут Сталин? Да разве бы стал Он, прекрасно разбиравшийся в людях, приближать к себе такую особу? Пьющую водку бокалами? Напивающуюся до свинского состояния? Уж мне ли не знать, как Сталин относился к тем, кто терял ум от пьянства. Он таких людей презирал, говорил: «Кто пьян да глуп, того больше бьют». Как можно опуститься до такой бессовестной лжи? Как можно менять отцов своей дочери словно перчатки? У нее же есть настоящий, законный отец. Приятно ли ему, приятно ли дочери слышать такое? Ведь кто-то непременно постарается, донесет, расскажет. А может, она и дома городит всю эту чушь, с нее станется.

Возмутительный, неприятный случай. Вечер был испорчен. Но больше всего меня в этой грязной лжи возмутила подписка о неразглашении государственной тайны. Бред! Сущий бред! Любовь не требует никаких подписок! Чего только не выдумают люди! И сколько такой вот чуши сейчас рассказывают про Него!

Наши встречи были нерегулярными. Мы могли несколько раз встречаться через день, а затем не встречаться месяц или больше. Иначе и быть не могло, ведь оба мы были очень занятыми людьми, хотя моя занятость не шла ни в какое сравнение с Его занятостью. У меня были съемки, репетиции, концерты — дела важные, но относительно небольшого масштаба. Судьба страны не зависела от моих решений. Уровень ответственности был несопоставим.

Я все понимала и не волновалась, когда в наших встречах наступал «продолжительный антракт». Понимала, что меня не забыли, понимала, что дела мешают нашим встречам. Скучала, конечно, и радовалась, когда раздавался долгожданный звонок. Наши встречи обычно происходили поздно вечером. «Поздно вечером» — с моей точки зрения, другие люди называют это время «глубокой ночью». Нескольких часов мне было мало. Очень хотелось провести вместе с Ним несколько дней, недель (на месяцы я даже в мечтах не замахивалась). Хотелось морского берега, долгих прогулок, неспешных бесед. Но, к сожалению, все это было неосуществимо. Ревновала ли я Его к работе? Никогда. Я все понимала. Я же не дура. Было очень приятно слышать, когда Он говорил, что в моем обществе не просто отдыхает, а начинает чувствовать себя молодым. Сталин не был щедр на комплименты, но зато ценность его комплиментов была огромна. От постоянного ношения изнашиваются не только одежда и обувь, но и слова. Комплименты, произносимые часто, становятся привычными, обыденными и уже совершенно не радуют. Или радуют, но очень мало.

Я была счастлива, и воспоминания об этом счастье согревают меня до сих пор.