Лев Визен - Хосе Марти. Хроника жизни повстанца

Разница в возрасте не мешала Марти и Аскарате. Их беседы обычно начинались с воспоминаний.

— Только кубинец может понять кубинца, когда тот говорит о Кубе, — вздыхал Аскарате.

— Вы правы, дон Николас, тысячу раз правы, — отвечал Хосе. — Мы видели много горя на родине, но ведь даже пески пустыни плохи до тех пор, пока им не скажешь «прощай».

Впрочем, их единство тут же и кончалось — ведь после этого традиционного начала разворачивалась дискуссия: реформы или война. Прохожие с удивлением оборачивались: старик и юноша почти кричали друг на друга.

Рассерженные, они расходились по домам, но на следующий день их снова видели вместе.

Нередко к ним присоединялся Торроэлья.

— Мы ищем свободы, мечтаем о ней, — с тоской в глазах говорил он. — Но как мы сражаемся за нее? На бумаге? Кому здесь нужны мои стихи? Кто из кубинцев читает твои статьи, Пепе? Разве этого ждет от нас родина? У меня опускаются руки…

— Пока нужно бороться здесь, — отвечал другу Марти. — Разве подлинное счастье и свобода Кубы возможны без свободы и счастья Мексики?

Летом 1875 года в дневник Марти, легли решительные строки: «Я посвящаю себя неотложному изучению, пробуждению и обновлению Америки».

Такую задачу мог поставить себе только гигант. И хотя Марти, конечно, гигантом себя не считал, он уже становился им.

Отныне он пишет: «наши проблемы, наша политика, наш театр». Он пишет «народ», а не «народы», имея в виду всю Испанскую Америку. И так отныне он будет писать всегда, до печального рассвета у Дос Риоса, до самого конца.

Огромная, небывалая задача, словно океанский вал, подняла Марти над привычной маломерностью повседневных дел. В его статьях появилась новая, для многих неожиданная глубина. Все попадало в круг его интересов, и в каждом событии он стремился уловить общую для его Америки причину, следствие, закономерность.

В новом свете виделась ему теперь и экономическая отсталость — общая для стран его Америки; и недостаточность образования — опять-таки общая для всего континента; и судьба тех, кто составлял подлинное содержание слова «народ», — судьба кубинцев и мексиканцев, гватемальцев и венесуэльцев.

Он, ратовавший прежде за выпуск занимательного «Эха со всех сторон», теперь дрался за каждую «слишком серьезную» статью.

— Людей волнуют не только грабежи и пожары, — говорил он Вильяде. — Нужно, чтобы печать освещала большие, коренные проблемы, боролась с общественным злом, объясняла, указывала, агитировала. Вот прочтите. Эта статья посвящена трагедии Анатуангина…

Вильяда хмурился, слушая кубинца, но в глубине души соглашался с ним. Церковники то и дело поднимали мятежи против республики в отсталых северных районах страны. Они разорили городок Анатуангин, поддерживавший правительство, и Марти правильно назвал это преступление лишь одним звеном в длинной цепи. Однако не слишком ли резок Марти, не осложнят ли и без того нелегкую ситуацию его строки: «Они укрываются в тени благочестия, прячут в тени сутаны восторженную улыбку молчаливых уст, улыбку, вызванную деяниями злодеев. Отсветы пожарищ Анатуангина освещают их лица»?

И все же Вильяда напечатал статью, в которой Марти требовал, чтобы правительство республики жестоко покарало убийц, прикрывавшихся именем Христа. Он напечатал и многие другие статьи, где Марти призывал мексиканских либералов последовательно проводить четкий курс на упрочение и процветание республики, поднимал важные не только для Мексики проблемы.

Одной из таких проблем была судьба индейцев. С горечью писал Марти, что эти люди напоминают ему поломанные ирисы. С содроганием смотрел он, как целуют руки торгашам и святошам потомки мастеров и мудрецов, задолго до прибытия испанских каравелл имевших самый точный в мире календарь и грандиознейшие в мире сооружения.

И, требуя «внимания к каждому», Марти писал: «Почему наши братья индейцы бредут босиком по каменистым дорогам, спят на земле, не могут учиться, не знают врачей? Почему в их домах нет зерна? Америка не пойдет вперед, пока не научится ходить индеец!»

Марти правильно понимал, что гарантия политической независимости любой страны — в процветании ее народного хозяйства. «Следует выступить в защиту такого сельского хозяйства, которое в достатке смогло бы дать людям все те продукты, которые дарит земля. Ради роскоши для немногих Мексика не должна отдавать заморским державам то, что нужно ее народу. Мы должны убедить страну, что, только любовно и старательно развивая все отрасли экономики, только умело и выгодно торгуя, она сможет достичь процветания, ради которого погибли в боях тысячи ее благородных сынов!»

Ничто не могло столкнуть его с пути борьбы, — = сражаясь за счастье Мексики, он сражался за счастье всей своей Америки, а значит, и за счастье Кубы.

10 октября 1875 года «Ла Ревиста Универсаль» отдала должное борьбе кубинцев. Номер открывался большой статьей.

«День победы не так уж далек. Ради чести всей Америки Куба должна сбросить гнет угнетения, стереть это позорное пятно. Наша газета посылает чувства горячей симпатии всем кубинцам, которые героически сражаются с врагом как в битвах на родной земле, так и в интеллектуальной борьбе, вдали от родины, переживая горькую тоску о ней».

В тот же вечер, примерно в один и тот же час, этот номер читали два пожилых человека.

Один читал вслух, так как его супруга уже не различала даже крупных букв. Прочитав все, человек сказал:

— Я всегда знал, что мальчик будет честным и смелым.

— О святая Мария! — вздохнула его жена. — Я так волнуюсь за него. Он слишком честен для этой жизни.

Другой пожилой человек просмотрел газету привычно быстро и молча. Потом с оттенком неудовольствия он сказал стоявшему у камина секретарю:

— Если дать Марти волю, он будет заполнять своими гимнами все полосы. Я симпатизирую делу Кубы, это известно, однако…

— Прикажете вызвать полковника Вильяду, сеньор президент?

— Нет, зачем же? Наша печать свободна. Ей следует лишь помнить, что у Мексики много своих проблем.

Вильяда не был вызван к президенту. Но правительственные газеты все чаще стали называть кубинца лириком, взявшимся не за свое дело политика и экономиста. Марти не опускался до вульгарных пререканий. Он знал: борьба не бывает безболезненной.

— Критика, — по-прежнему мягко говорил он друзьям, — это экзамен, который не подлежит ни осуждению, ни цензуре.

Однажды в кафе отеля «Итурбиде» два подвыпивших господина в вечерних костюмах стали упрекать Марти в излишне резком, простом, а следовательно, и «обесцененном» стиле его статей.

— Разве не вы, сеньор кубинец, обещали писать со всеми изящными оборотами испанского языка? — наперебой кричали они. — Разве не вы говорили, что навечно благодарны Испании за вложенную в вас культуру? Как же тогда понять вашу нелюбовь к ней?