Лев Визен - Хосе Марти. Хроника жизни повстанца

А у Марти уже были новые замыслы. Он должен написать книгу. Именно книгу, а не пьесу — ведь не каждый грамотный может прийти в театр. И он назовет ее не именем одного человека, а именем счастливой земли.

Марти сел к столу и выпрямился лишь с рассветом, когда ласковые солнечные блики рассыпались по дощатому полу. Новую книгу он назвал «Гватемала». «И песни несут славу земле гватемальской, где труд — обычай, добродетель — естество, любовь — традиция, где небо сине и земля плодородна, где женщины красивы, а мужчины добры».

Какой хотел видеть книгу Марти? Своеобразным путеводителем по приютившей его стране? Перечнем духовных и материальных богатств либеральной республики? Гимном «вождю свободы» Барриосу? Ни первым, ни вторым, ни третьим. Главной целью, главным героем книги была несуществующая пока страна, сказочный край, где каждый владеет землей своих предков. И Марти знал точный адрес этой будущей независимой республики независимых людей — его Америка.

День 15 сентября наступил в грохоте петард, веселом гомоне детей и ритмичном поскрипывании карусели на площади. Усталый Марти бродил, наблюдая за праздником. Он с удовольствием чувствовал себя частицей толпы, нестройно растекавшейся к лоткам торговцев, ступенькам церквей и бродячим оркестрам, которые залихватски исполняли на виолах, маримбах [27] Маримба — напоминающий ксилофон ударный инструмент. и гитарах все что угодно — от севильских серенад до прусских маршей, занесенных в Гватемалу немецкими поселенцами.

Он уже успел отведать обжигающих, сваренных в кукурузных листьях лепешек с начинкой из курятины и свинины, когда на его плечо легла большая рука и густой голос генерала Гранадоса стал выговаривать за то, что он перестал бывать в его доме.

— Приходит такая куча людей, — басил генерал, — все говорят о политике, но никто не может сказать, чего же сегодня хотят либералы Гватемалы…

— Я тоже, пожалуй, не знаю этого.

— Бросьте скромничать, Хосе. Вы всегда говорите то, что думаете, а эти пустомели болтают лишь за

тем, чтобы их услышали мои дочки. Заходите, заходите обязательно, мне привезли матабурро, от которого — ха-ха-ха! — действительно сдохнет любой осел! [28] Матабурро — буквально «убивающий осла». Крепкий спиртной напиток.

— Но, дон Мигель, у меня нет ни часа! Нужно редактировать стихи в «Эль Порвенир», читать лекции. Я должен сделать еще тысячу дел до отъезда в Мексику.

— В Мексику? Это еще зачем?!

— Я еду, чтобы жениться, дон Мигель.

Когда до отъезда Марти оставалось всего две недели, Гватемала была взбудоражена попыткой государственного переворота. Заговорщики ставили своей целью свержение правительства, возврат к власти клерикалов и консерваторов.

Однако Барриоса недаром называли «бесстрашным демоном». С одним хлыстом, даже без адъютанта, он ворвался среди ночи в дом, где заседала хунта заговорщиков, и выгнал растерявшихся политиканов на пустынную ночную улицу. Он сам составил их список — список обреченных — и утром присутствовал на расстреле заговорщиков у стены дома, где они заседали всего несколько часов назад.

Город был потрясен быстротой и жестокостью расправы. Даже некоторые либералы стали поговаривать о деспотизме. Первое впечатление Марти о Барриосе подтверждалось, и кубинец перечитал рукопись «Гватемалы»:

«Президент носит бедное платье и поношенную шляпу. Когда он смотрит, он мыслит. Когда он перестает говорить, он рассуждает сам с собой. Он проницателен, щедр и бесстрашен».

Марти хотел было вычеркнуть этот абзац, но остановился. Разве не такие люди должны стоять у руля его Америки?

Наутро он сел на мула и тронулся в путь. Он загодя написал в Мехико о скором приезде и теперь думал о том, как его письмо обрадовало семью Басан.

Еще бы! Уехавший неизвестно куда жених возвращался за нареченной с профессорским званием, обласканный президентом далекой страны. Все складывается отлично, и Кармен, наверное, покупает шляпку за шляпкой, чтобы очаровать неведомую пока столицу.

В дороге он закончил «Гватемалу» и, уже подъезжая к Мехико, вдруг забеспокоился, опасаясь, что не найдет издателя. Но через несколько минут он забыл об этом. Ему было двадцать четыре года, и он собирался обвенчаться самое позднее через неделю.

Церемония бракосочетания состоялась в пышном храме «Эль Саграрио», что стоит в Мехико, чуть восточнее кафедрального собора.

Газета «Эль Сигло XIX» коротко сообщила о ней в разделе «Свадьбы»: «Вдохновенный поэт Хосе Марти и красавица сеньорита Кармен Сайяс Басан-и-Идальго вступили в брак в пятницу, 20 декабря». Друзья шумно поздравляли новобрачных, писали стихи в альбом Кармен.

Семья же Марти могла поздравить Хосе только заочно. Примерно месяц назад дон Мариано взял билеты до Гаваны — Антония, как когда-то Анна, все чаще болела в разреженном воздухе мексиканской столицы.

Теперь Марти удерживала в Мексике только рукопись книги, но с помощью Меркадо была решена и эта проблема. Осевший в Мехико гватемалец, сеньор Уриарте, брался отпечатать книгу почти задаром.

Получив рукопись, Уриарте внимательно прочел ее.

— Сеньор Марти! — сказал он затем. — Если мне не изменили глаза, здесь написано: «Впервые мне кажется полезной цепь для того, чтобы связать внутри единого круга все народы моей Америки», И еще: «Разлад — наша гибель».

— Да, сеньор Уриарте, — улыбнулся Марти. — Ваши глаза служат вам верно.

— Что же, — сказал гватемалец. — В таком случае эта книга будет издана бесплатно.

Кармен перенесла путешествие в Гватемалу неожиданно легко, и спустя день после приезда Марти уже шел под руку с женой по Авениде Реаль, с мальчишеской гордостью замечая завистливые взгляды сверстников. Им встретился генерал Гранадос. Он расшаркался, чмокнул руку Кармен и загудел:

— Заходите, заходите! Девочки должны познакомиться с Кармен! Жаль, Мария сильно больна, простудилась во время купанья. Но все равно, заходите!

Марти кинулся к Исагирре, и тот подтвердил слова генерала. Мария металась в горячке. У докторов почти не было надежд.

Через неделю над городом плыл перезвон колоколов старой церкви «Ла Реколексьон». Марти подошел к гробу и поцеловал руку Марии. Может быть, этого и не следовало делать на улице, на глазах у толпы обывателей, отлично знавших о визитах кубинца и о чувствах Марии. Но Марти не думал о пересудах.

Он запомнил Марию на всю жизнь и через много лет, в холодном Нью-Йорке, посвятил ей стихи:

Он писал так в горькое время разлада с женой, в минуты одиночества, когда ему казалось, что дальше жить незачем. Мария умерла от простуды, но ему хотелось думать, что он встречал женщину, способную умереть от любви к нему.