Максим Чертанов - Эйнштейн

Милева — Элен Савич, зима 1909 года: «А. работает очень много, опубликовал много… с такой славой у него не много времени для жены… Я тоскую по любви, я бы так радовалась, если бы на мою любовь отвечали, я почти верю, что виновата проклятая наука…» Эйнштейн — Бессо, тогда же: «Мое душевное спокойствие утеряно, из-за М., я думаю…»

В 1910 году Эйнштейн (и Пуанкаре) опять в списке на Нобелевскую премию; получил же ее голландец Ван-дер-Ваальс, изучавший жидкости. Эйнштейн читал лекции, публиковал разъяснительные статьи по СТО, пытался конструировать микрофоны, писал коллегам, что весь интерес его жизни — поведение квантов. Лаубу, 16 марта: «Мне удалось найти кое-что интересное о квантах, но пока ничего определенного»; 11 ноября: «Опять я зашел в тупик с решением проблемы квантов»; 28 декабря: «Загадка излучения по-прежнему не поддается решению». В марте Майя вышла замуж за старого приятеля Пауля Винтелера (и по тогдашним законам потеряла разрешение на работу учителем), поселились в Люцерне. Эйнштейн говорил друзьям, что брака не одобряет, как, впрочем, и браков вообще. (12 декабря 1919 года он не без злорадства писал Бессо: «У Майи с Паулем все разладилось. Развод — дело решенное. У Пауля интрижки, и брак разбит в куски. Плохи эти межрасовые браки». А Майя с мужем прожили всю жизнь счастливо…) Сам был в скверном расположении духа и 10 марта писал матери, жившей у родственников в Берлине (до этого, пока с женой было хорошо, он очень долго Полине не писал): «Мое дурное настроение вовсе не из-за тебя, как ты подумала. Жить в постоянном гневе и раздражении невозможно». А 21 апреля он сообщил Полине, что его пригласили работать в Прагу.

Прага входила в состав Австрийской империи. Жили там чехи, а также довольно много немцев и евреев. В 1890-е годы старейший в Европе Пражский университет разделили на немецкий и чешский. Покровительством властей пользовался, естественно, немецкий (его первым ректором был Мах). К 1910 году между профессорами двух университетов не было никаких отношений, коллеги даже не здоровались. Немцы рассказывали анекдоты о чехах, как мы — о чукчах; и те и другие не любили евреев, причем чехи — гораздо больше, ибо евреи были немецкоязычными.

Филипп Франк: «Жизнь немцев была почти полностью отделена от жизни чешского большинства, с отдельными немецкими театрами, концертами, лекциями, балами и тому подобным, неудивительно, что вся эта жизнь зависела от еврейского покровительства. В результате для многих чехов еврей и немец означало примерно одно и то же. В то время, когда Эйнштейн жил в Праге, надвигалась Первая мировая война, и чехи чувствовали, что правительство втягивает их в войну против их интересов, но в интересах ненавидимых ими немцев. Они рассматривали любого немца или еврея как представителя враждебной силы, которая обосновалась в их городе… С другой стороны, в отношениях евреев с немцами уже появились проблемы. В прошлом немецкое меньшинство в Праге дружественно относилось к евреям как союзникам против чехов, но эти отношения были разрушены к тому моменту, когда Эйнштейн оказался в Праге. Хотя радикальные теории, позже приобретшие известность как нацистские, были в то время почти неизвестны в самой Германии, они уже обладали влиянием среди судетских немцев. В результате немцы в Праге оказались в парадоксальной ситуации. Они старались жить в хороших отношениях с евреями, чтобы иметь союзников против чехов, но также хотели выглядеть безукоризненными немцами в глазах судетских немцев, и потому провозглашали враждебность по отношению к евреям. Эта странная ситуация внешне характеризовалась тем, что евреи и их злейшие враги встречались в одних и тех же кафе и общались в одних социальных кругах».

Осенью 1910 года на кафедре теоретической физики Немецкого университета открывалась вакансия ординарного (штатного) профессора. Назначения утверждал сам император Австрии, но решающим мнением при подборе кандидатов обладал физик Антон Лампа, ученик Маха. Он слышал, что Эйнштейн почитает Маха, запросил у других ученых отзывы; Планк написал ему: «Работа Эйнштейна по теории относительности, возможно, по дерзости превосходит все, что было сделано до сих пор путем умозрительных построений и с применением теории познания. Неевклидова геометрия рядом с этим — просто детская игрушка». С такой рекомендацией от такого человека — как не взять? Но почему сам Эйнштейн рвался в Прагу, столь малоприятное для еврея место, из обожаемой Швейцарии? Сотрудник Еврейского музея в Праге Арно Паржик: «Для Эйнштейна пребывание в Праге было лишь эпизодом, и, как мне кажется, он знал об этом заранее. Через какое-то время ему захотелось бы вернуться в Цюрих или другой город, как только ему предложат подходящую должность».

Пайс: «Мне не очень ясно, почему Эйнштейн решился на переезд. Цюрих он любил, Милева тоже. У него были коллеги, с которыми можно было обсуждать научные проблемы, и друзья, с которыми он музицировал. Ему повысили жалованье. Не мог он не знать и о том, что при нормальном ходе событий его ожидает дальнейшее повышение. Нельзя сказать, что Прага была центром теоретической физики. Впрочем, возможно, письмо Кляйнера коллеге указывает на то, что у Эйнштейна могли быть и другие соображения: „После моих заявлений о его поведении (он хотел извиниться, но я снова пресек эту попытку) Эйнштейн знает, что не может рассчитывать на дружеские отношения с сотрудниками факультета. Я считаю, что Вам необходимо подождать, пока он подаст в отставку, прежде чем возвращаться к этому вопросу…“ Я не знаю, о каком инциденте здесь идет речь».

И никто не знает: в черновике письма Кляйнера от 18 января 1911 года адресат не указан. Ясно только, что Эйнштейн с кем-то крупно поссорился и коллеги были не на его стороне, так что странный переезд можно рассматривать как бегство. А вот студенты об уходе Эйнштейна жалели, даже требовали учредить кафедру теоретической физики специально для него. И начальство было им довольно: в июле швейцарское министерство просвещения подало петицию правительству кантона Цюрих, прося повысить ему оклад, и оклад повысили — до 5500 франков. Тем временем в Праге шли переговоры; Эйнштейн писал Лаубу: «Факультет приглашал меня, но министерство не согласилось из-за моего еврейства».

28 июля 1910 года Милева родила второго сына — Эдуарда, «Теде», как две капли воды похожего на отца. Роженица хворала, денег на сиделку не было, приехала ее мать. Отец тоже не отлынивал; по воспоминаниям Ганса, он часами качал обоих сыновей на коленях, рассказывал истории, играл на скрипке, когда они начинали реветь. Ганс Таннер побывал у Эйнштейнов дома: «Он сидел у себя в кабинете, перед ним возвышалась кипа бумаг, исписанных формулами. Правой рукой он писал, левой придерживал у себя на коленях младшего сына и одновременно ухитрялся отвечать на вопросы старшего, который играл в кубики». В отпуск никуда, естественно, не поехали. Но 24 сентября Эйнштейн съездил в Вену, чтобы официально представиться министру просвещения, и заодно посетил Маха — рассуждали о том, что такое реальность, об атомах и молекулах.