Лина Войтоловская - Мемуары и рассказы

Перемотав пленку, он снова зарядил проектор и опять на двери появился работающий Соколов. Но темп работы резко изменился, да и все, что делал теперь сборщик, было как бы разложено на отдельные, не очень плавные, короткие движения. Однако рывки не мешали вглядываться в то, что происходило на экране. Внезапно руки Ивана Митрофановича застыли в каком-то странном, незаконченном жесте. Потом снова медленно задвигались. И снова застили.

Опять – движение – остановка, движение – остановка. Несколько сменившихся кадров и опять – движение – остановка, движение – остановка.

Соколов минуту помолчал, потом сказал, немного смущенно:

– А ведь вот без этого… ну, без того движения, можно было бы и обойтись.

На экране рука с ножом прошлась по краю одного из слоев у самой кромки, почти у тела барабана. Две руки наложили новый слой и опять – рука, нож, обрез. И так подряд несколько раз.

– Думаешь по несколько слоев сразу срезать? – спросила Мария Александровна у Соколова.

– Да, по всем сразу можно! – выкрикнул паренек. Соколов продолжал молчать, задумавшись.

Нет, милок, это не всякому под силу. Особенно женщинам. Где ж такую толщину в один раз срежешь? – покачала головой Мария Александровна.

– Подумать надо, прикинуть, кое с кем посоветоваться, – сказал Соколов. – Можешь ты эту штуку прямо в цехе показать?

– Можно… Но я хотел…

– Вот и покажем в цехе. Пусть все сборщики поглядят. Вместе подумаем, как и что, – перебил Соколов и вышел, не попрощавшись.

– Да как это ты решился? – удивленно сказала Мария Александровна, как только за Соколовым закрылась! дверь. – Лучшему рабочему завода, своему учителю указываешь, что он, мол, медленно, не так свое дело делает. Эх, знала бы, что ты такой… шустрый, не позволила бы тебе эту твою штуковину на завод приносить! Ну, собирай поскорее свою музыку и… катись-ка ты отсюда. Мне домой пора!

Мария Александровна медленно шла к остановке автобуса.

Как и обычно, она должна была зайти за внучкой в ясли – сноха после работы отправлялась за покупками, потом готовила ужин и обед на завтра, стирала – так они распределили свои домашние обязанности. Когда кончился декретный отпуск, Катя и Николай хотели отдать девочку в ясли на пятидневку, но Мария Александровна запротестовала:

– Две бабы в доме и с одним ребенком не справятся?! Мне с завода как раз по дороге, буду ее каждый день забирать, а ты уж дома, по хозяйству.

Обычно Мария Александровна чуть ли не пробегала короткую дорогу до автобуса, проезжала две остановки, а оттуда, уже с внучкой на руках, снова садилась на тот же автобус, как раз поспевавший сделать круг, и доезжала до дома.

Сегодня она шла медленно – задумалась. Странное у нее было чувство – она как будто и сердилась на Сашу за его, как она определила, дерзость, и вместе с тем ей нравилось то, что он не побоялся заявить о своих сомнениях.

«В чем-то он и прав как будто. Ну, а в чем не прав?»

На этот вопрос она еще не могла ответить себе, но чувствовала, если все хорошенечко продумать, она сможет и себе и ему доказать, что затея его – неосуществима! Но почему? Разве и правда нельзя скорее работать и увеличить выпуск шин? А дальше что? Значит, и все цеха до сборочного, вулканизацию, все-все надо переводить на другой темп? А нужно ли? И возможно ли? Ну, так, может, и возможно. Ну, а людям какая от этого польза? Рабочим? Не таким вот передовикам, как Иван, а всем, рядовым? Вот если бы я…

Подошел автобус, она вошла, привычно стала протискиваться вперед, чтобы успеть выйти на нужной остановке, и мысли ее приняли свое ежевечернее течение – здорова ли Оленька, поскорее бы ее увидеть, ветер сегодня, как бы не застудить, вот не взяла теплого платочка, забыла, заторопилась, не дай бог…

Около месяца прошло с того дня, как Сашок показывал ей и Соколову свой фильм. За ежедневной суетой с домашними делами Мария Александровна позабыла о пареньке и о его фантастических затеях. Однажды к концу обеденного перерыва она по какому-то пустяковому делу заглянула в сборку и поразилась: толпа рабочих окружила кого-то, раздавались угрожающие выкрики:

– Щенок!

– Гнать с завода!

– Умнее всех хочешь быть!

– Он двадцать лет, лучший рабочий, а ты…

– Ишь, выставился! Умник нашелся!..

Мария Александровна подошла к безучастно сидевшему подле своего рабочего места Соколову:

– Кого это так, Митрофаныч?

– Да все того же, Сашку.

– Что он еще нового натворил? – испугалась Мария Александровна.

– А ничего нового – всё то же.

– Не пойму.

– За съемку его ту самую.

– Я и сама прикидывала, – задумчиво сказала Мария Александровна. – Ведь если всех заставить так быстро работать, так это…

– А всех как раз и нельзя!

– Почему?

– А вот приходи после смены в клуб на производственное, объясню.

– Приду.

Странно началось это производственное совещание. В клубный зал набилось столько народу, что многим пришлось пристраиваться на подоконниках, по двое на стульях, даже на полу возле сцены. Но народ все прибывал. Наконец председатель собрания – мастер сборочного – крикнул:

– Больше уже некуда, товарищи! Закройте двери. И начинай, Сашок, слышишь?

Погас свет, и в глубине сцены на настоящем экране замелькали кадры уже почти полузабытого Марией Александровной фильма. Потом – кресты, круги, неровный конец пленки, пустой квадрат.

Зажегся свет. В зале зашумели.

– Погодите, товарищи, это не конец, сейчас он перемотает пленку и будет продолжать показывать, – поднялся из первого ряда Иван Митрофанович Соколов. – Имейте терпение!

Свет погас, и все тот же Иван Соколов продолжал работать, но сейчас уже медленно, как бы рывками: движение – остановка, движение – остановка. Но и это кончилось.

Когда загорелся свет, все увидели, что на сцене, у самого края, стоит Соколов.

– Внимательно вы смотрели, товарищи? – спросил он громко.

– Как будто внимательно, – ответило сразу несколько зрителей.

– К чему нам это показывали? Мы за двадцать лет насмотрелись на твою работу, Митрофаныч.

– По картинке видно, что постарел ты как раз на эти двадцать лет! – весело крикнула работница помоложе.

– Да нет, в натуре еще ничего, сойдет! – засмеялись другие.

– Товарищи, товарищи! – взбираясь па сцену, одернул их мастер. – Нельзя ли посерьезнее?

– Можно и посерьезнее, – крикнул кто-то из зала. – Всем видно, что ты, Соколов, хорошо работаешь! Молодец!

– Молодец? – сказал Соколов. – Хорошо, говоришь, работаю? А вот по этой самой картинке видно, что можно и получше. Можно!

– Это как же – по картинке? – удивленно спросили из зала.

– А вот так. Видели вы, как я первый слой – резину – двумя руками кладу? Ну, это так, ее и надо – двумя. А второй слой? Двумя же кладу, потом двумя же и прихлопываю. Два-три раза. А зачем? Можно и одной. Только выработать в себе точность. Абсолютную точность. Тогда – клади одной, прихлопывай другой и в это же самое время тяни другой рукой к себе следующий слой. Понятно? Потом – обрезка. Я тут по одному слою под нож беру. А можно наложить четыре и сразу – по четырем. Только опять же – чтобы абсолютная точность.