Валерий Попов - Зощенко

Первый день съезда по программе, составленной Ждановым, был посвящен поэзии. Тут выступили два замечательных оратора — Бухарин и Радек. Два крупных партийных лидера, правда, находившиеся в это время уже далеко не на вершине своей карьеры. Оба они были из уходящего времени, когда среди партийных вождей преобладали люди талантливые, умеющие блистательно говорить. К 1934 году эти качества в руководстве партии уже не ценились так высоко. Горький, понимавший, что невыразительный партийный бубнеж утомит и оттолкнет писателей, при подготовке к съезду настоял на выступлении именно этих ораторов, известных также блестящей эрудицией. Сталин, вздохнув, согласился.

Бухарин и правда блеснул. Уже снятый с высоких постов, он был всего лишь редактором газеты «Известия». Вероятно, этой речью перед писателями страны он надеялся восстановить свой пошатнувшийся авторитет. Речь его называлась — «О поэзии, поэтике и задачах поэтического творчества в СССР». Он блистал эрудицией, цитировал древнекитайских философов и арабских мудрецов — но на публику в зале, среди которой многие не слишком уважали «умничанье», его речь произвела невыгодное впечатление. И большинству, конечно, не понравилось то, что Бухарин превозносил в основном Пастернака, а самых «советских», самых преданных власти поэтов — Безыменского, Суркова, Бедного — оценил весьма невысоко. Обругал и Есенина. Многие писатели гневно полемизировали с Бухариным. Демьян Бедный, автор злободневных агиток и частушек, действительно ярких и высоко ценимых властью, сказал: «Бухарин взял труп Есенина, положил на меня сверху и присыпал прахом Маяковского…» Виссарион Саянов из Ленинграда отметил: «Я насчитал двенадцать хороших поэтов, которых забыл Бухарин!» Именно тогда на съезде кто-то из поэтов, отвергнутых Бухариным, сочинил эпиграмму: «Старик Бухарин нас заметил и, в гроб сводя, благословил». Так же «не в резонанс» выступил на съезде и другой партийный «златоуст», чья партийная карьера клонилась к закату, — Карл Радек. Когда-то он занимал высокий международный пост, был секретарем Исполкома Коминтерна — к моменту съезда он уже был понижен до сравнительно скромной должности заведующего бюро международной информации ЦК ВКП(б). И речь Радека, которая высокопарно называлась «Мировая литература и задачи пролетарского искусства», тоже успеха не имела, показалась, по свидетельству делегатов, слишком напыщенной, безапелляционной.

Другие дни съезда были посвящены прозе, драматургии, детской литературе, переводам национальных литератур народов, входящих в СССР. Кроме знаменитостей, выступали и рядовые писатели. Типичным можно считать выступление писателя Ф. Березовского, который уверенно заявил, что «Анна Каренина» никак не может помочь современной женщине в разрешении мучающих ее вопросов, ей ближе роман самого Березовского «Бабьи тропы». Революция всколыхнула массы, и многие взялись за перо. Появились и большие писатели, как Михаил Шолохов, но основная масса с пером справлялась плохо. В одном из материалов, подготовленных к съезду, приводятся такие цифры: «С 1924 по 1933 год издано 417 миллионов экземпляров различных художественных произведений, но лишь 250 миллионов из них можно переиздавать». То есть почти половина изданных книг — никуда не годится. Сообразительные самоучки, уловив главное, пытались своей идейностью подменить талант и, можно сказать, компрометировали высокое звание писателя. И эту проблему нужно было как-то решать.

Выступил на съезде с бодрой речью, призывающей писателей совершенствовать мастерство, Константин Федин. Зощенко тоже готовил свое выступление на съезде (исследователи обнаружили в его записных книжках не совсем разборчивые фрагменты речи), но слова ему не дали. Однако проигнорировать самого популярного писателя тоже было нельзя. В своей речи публицист Михаил Кольцов, рассказывая о той громадной пользе, которую приносят писатели обществу, упомянул о том, как одного проштрафившегося шофера коллектив решил перевоспитать… направив к Зощенко, чтобы тот о нем написал! Безусловно, эти слова были для Зощенко очень важны… Не зря съездил.

Было и другое, не менее интересное. В своей речи Илья Эренбург резко говорил «о красных и черных досках, на которые критика абсолютно произвольно заносит писателей и сеет вражду». Наверное, многие, в том числе и Зощенко, немало пострадавший от резкой и необоснованной критики, были согласны с оратором, надеялись, что распоясавшихся «разоблачителей» как-то приструнят. Эренбург выступил и против «коллективных» сборников, где писатели, подчиняясь задаче, порой выступают даже без имени, в общем тексте, что, безусловно, приводит к их обезличиванию. Эренбург, конечно, имел в виду тот гигантский (и, как выяснилось позже, бесполезный и даже вредительский) труд под названием «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина». Критическое выступление Эренбурга было не совсем в духе съезда. Кроме того, все знали, что он наслаждался жизнью за границей, пока они жили здесь и мучились. Суровую отповедь «западнику» Эренбургу дал «серапион» Всеволод Иванов, сказавший, что Эренбурга, конечно, больше привлекают зарубежные поездки, а вот их больше тянет вглубь страны.

Поэт Алексей Сурков, позже широко прославившийся военными стихами («Бьется в тесной печурке огонь…»), вдребезги раскритиковал современное искусство, излишние чувствования обозвал «лимонадной идеологией», популярнейший фильм «Веселые ребята» назвал издевательством над реальной жизнью.

Талантливая и весьма знаменитая тогда революционная писательница Лидия Сейфуллина призывала писателей к большей ответственности в сочетании с самостоятельностью, а то, как сказала она, «нынче писатель не прочь и корректуру своих произведений возложить на Политбюро».

Выступили на съезде: Пастернак, вполне лояльно и даже революционно, Маршак, с беспроигрышной речью — надо больше писать для детей. Выступил один из лучших наших писателей — Юрий Олеша. Он сказал:

«Мне трудно понять тип рабочего, тип героя-революционера. Я им не могу быть. Я хочу создать тип молодого человека, наделив его лучшим из того, что было в моей молодости… Все свое ощущение красоты, изящества, благородства, все свое видение мира — от видения одуванчиков, руки, перин, прыжка до самых сложных психологических концепций — я постараюсь воплотить в этих вещах в том смысле, чтобы доказать, что новое социалистическое отношение к миру есть в чистейшем смысле человеческое отношение».

Олеша уже написал тогда свое лучшее произведение — роман «Зависть», и потом еще работал долго и плодотворно, и отнюдь не в общепринятом русле соцреализма, вел себя независимо, пил, дерзко острил.