Геннадий Прашкевич - Станислав Лем

…Только что вернулся из краковского консульства США, куда меня пригласили на чашечку кофе, чтобы передать приглашение на конференцию по НФ в Нью-Йорке, с дополнительным “подарком” федерального правительства — в виде гарантированного покрытия расходов (кроме проезда) двухнедельного пребывания в Штатах. Я отказался, поскольку уже связан приглашениями нескольких старинных немецких (западных) университетов на то же самое время, в мае. Отказался, признаюсь, с облегчением, которое не хочу скрывать от Вас. Прежде всего потому, что, бросив взгляд на список лиц, которые будут играть на нью-йоркской конференции первую скрипку, буквально задрожал, — ведь меня с ними ничто не связывает, а наоборот, всё — абсолютно всё — разделяет. То, что они делают, я считаю просто пустяшным, а то, чем живу я, их ничуть не волнует…

…Слухи о награде, которую вручает король Швеции, действительно время от времени связываются и с моим именем, и, честно говоря, я думаю, что если не сама награда, то кандидатура моя в течение нескольких ближайших лет вполне может стать возможной. Ещё и потому, признаюсь со свойственным мне цинизмом, что “смешиваться” со средой НФ мне никак не хочется. Уж такое всё там у них чудовищно глупое. Нечитаемость книг, которые мне по-прежнему пачками присылают… нет, даже говорить мне об этом не хочется… Так что, может, это и не цинизм с моей стороны, а попросту аллергия…

…Но вот если акции мои так поднимутся, что приглашения, которые направляет мне Дядя Сэм, распространятся и на мою жену, тогда отказаться мне будет трудно, — конечно, поедем. В конце кондов, разве это не прекрасно — побыть вместе на другой стороне Лужи, которую все ещё называют Атлантикой?..» {176} 176 Lem S. Listy albo opór materii. S. 159–162.

Впрочем, Станислав Лем так и не собрался в США. Из письма Рафаилу Нудельману (от 28 февраля 1974 года): «Получил от моих западных издателей второй том “Дневников” Бертрана Рассела, охватывающий годы 1914–1944. Очень, очень мрачное чтение! Знаете ли вы (я, например, понятия не имел) о том, что Рассел, будучи уже всемирно известным, в 38–44 годах подвергался в США такому остракизму, что из всех учебных заведений его изгнали как заразу. Ему буквально не на что было жить, и если бы не стечение благоприятных обстоятельств, чёрт знает что бы случилось. А началось всё с того, что какая-то дама обвинила администрацию штата Нью-Йорк в том, что в американский университет приглашён “этот” Рассел — известный дегенерат, безбожник, атеист и т. д. Когда дело дошло до суда, Рассел не мог предстать там ни в каком качестве, потому что обвинялся собственно не он сам, а штат Нью-Йорк. Понятно, что администрация изо всех сил хотела проиграть процесс, чтобы избавиться от философа, с которым оказалось столько хлопот. И администрации это удалось. В обвинительном приговоре говорилось, между прочим, что Рассел пропагандировал не просто атеизм там и всё прочее, но ещё и нудизм, и порнографию, и вырожденчество, и гомосексуализм. А ведь Рассел при этом не мог даже протестовать. Он просто писал письма в “Нью-Йорк Тайме”, и время от времени сам получал письма от “добрых христиан”, оскорблённых его безбожием. Происходило это всё в первые годы Второй мировой войны и, заметьте, касалось одного из первых мыслителей Запада…»

И ещё из письма Канделю (от 22 марта 1974 года):

«Дорогой пан, я выступил на нашем ТВ в программе “ОДИН НА ОДИН”, построенной по образцу некоторых программ США. Это как бы перекрёстные вопросы. Мне построили там Луну с маленькими кратерами, среди которых стояло старое чёрное резное кресло с колонками — для меня и разбросаны были большие метеоритные глыбы для собеседников. Прошёл также показ “космической моды”, а в самом конце с неба съехали Красный Слон и Телефонная Трубка.

Эту программу — Первую — у нас смотрят все.

То есть вся Польша, а это более 4,5 миллиона телевизоров.

Смотрели (как я узнал) и продавцы в магазинах, и обслуживающий персонал на стоянках автомобилей, и столяры, и садовники. Передача понравилась, хотя никто из “малых мира сего” почти ничего не понял из предложенных вопросов и полученных ответов. Понравилось им всё это, скорее, по тому же принципу, по которому людям непонятная латинская месса нравится больше понятной польской. Красиво, разноцветно, а Луну ещё населяли всякие гигантские фигуры, взятые из “Кибериады”, то есть из рисунков Мруза. Из самых изощрённых вопросов я понял, что практически никто не воспринимает литературу в качестве литературы и что никакой разницы между чьим-то (например, моим) взглядом на мир, на будущее, — и между псевдовзглядом, представленным в каком-то литературном произведении, для нормального человека не существует…

…В свою очередь, от Доктора Роттенштайнера узнал, что недавно в “Publishers Weekly” была напечатана сокрушительная рецензия на “Футурологический конгресс” (inept storyteller [86] Неумелый выдумщик (англ.). etc.). Роттенштайнера чрезвычайно удивила крайность позиций, которые занимают все, кто сталкивается с моими книгами. Это или восторженный приём (какой оказывала, например, моим книгам миссис Реди), или какая-то странная агрессивная нервозность, сильная неприязнь, злость, попытка отторжения, уничтожения, тотального отрицания всех моих текстов. Похоже на то, что если моя репутация всё же растёт, то не потому, что происходит обращение моих оппонентов в веру Станислава Лема, а скорее потому, что именно растущей репутации я обязан хору новых хвалебных голосов…

…В последнее время я всерьёз задумался — чисто умозрительно — об оптимально возможной тактике издания моих книг в Америке.

Прежний выбор (особенно “Кибериада”, “Непобедимый” да и “Расследование”), пожалуй, был нацелен на два направления сразу — на succes de marche [87] Рыночный успех (фр.). и на succes d'estime [88] Успех, обусловленный уважением к автору, а не достоинствами произведения (фр.). (и деньги, и достоинства). Однако выполнимо ли это — that is the question [89] Вот в чём вопрос (англ.). ? Ведь нет пока ни рыночных, ни каких-то особых репутационных достижений! Видимо, то, что там издавалось, слишком похоже на тривиальную SF и одновременно мало похоже на излюбленную жвачку недоумков, которая нравится всем поголовно. В качестве альтернативы напрашивается перевод таких вещей, как “Мнимая величина”, “Маска”, “Абсолютная пустота”, но я и этого не рекомендую — сразу по нескольким причинам. Во-первых, потому, что эти книги написаны с позиции некоего Авторитета (например, “Голем”), а значит, для тех, для кого я таким Авторитетом вовсе не являюсь, они прозвучат раздражающе. Во-вторых, на полное понимание таких текстов, как “Мнимая величина”, можно рассчитывать, только когда их читают люди, по профессии являющиеся рационалистами, то есть научными работниками, а позиция рационализма и науки сегодня в мире невысока. И, наконец, потому что эти книги не являются литературно-художественной ортодоксией модной нынче гетеродоксии. Ведь все новшества, вся авангардность тоже имеют свои моды, и сегодня востребована главным образом одна: тёмная, мутная, бездонная, невразумительная, закрученная и запутанная, такая, которая терзает читателя, оглушает его и этим якобы приносит наслаждение.