Николай Мельниченко - Еще вчера. Часть первая. Я – инженер

Однажды я получил велосипед на целых два дня: владелец куда-то отбыл и милостиво разрешил мне аренду. В школе, где я гордо колесил, велосипед у меня выпросила на минутку Лида Клочко, дочка директора сахзавода. Кататься она, несомненно, умела, но умудрилась столкнуться с другой дурой на другом велосипеде. Переднее колесо моего велосипеда изогнулось в замысловатую фигуру. Это был полный крах, я был в отчаянии: в то время велосипед был большей ценностью, чем сейчас шестисотый Мерседес: их было несколько на все село, а купить было невозможно, даже если бы были деньги. Утешать меня стал Витя Вусинский: он где-то слышал, что восьмерки на велосипедных колесах можно исправить подтяжкой спиц. Колесо мы разобрали. Целый день непрерывных опытов и неудач медленно привел нас к мастерству: колесо стало как новое! А мы с Витей стали Главными по велосипедным восьмеркам! Спасибо тебе, дорогой друг! Пусть мое благодарное торсионное поле коснется тебя в другом мире (Витю скосил в расцвете лет туберкулез).

В институте я с завистью смотрел на мотоциклистов: они могли свободно перемещаться в пространстве. Мотоциклы были «каки» – К-125, «ижаки» – ИЖ-49 и тяжелые, с коляской – М-72. Особая роскошь – трофейные Цундапы, Харлеи и БМВ, недосягаемые для простых смертных.

Владька Крыськов – человек общительный и разговорчивый чрезвычайно. Он проживает на частной квартире, но ему никак не обойтись без общежития. Он днюет и ночует у нас. Владька – счастливый обладатель мотоцикла ИЖ-49 и может о нем и о поездках говорить бесконечно. Предмет наших подначек и шуток: от изнурительных «моторазговоров» в новогоднюю ночь от Владьки сбежала девушка, – весьма «фактурная» дочка директорши студенческой столовой.

После практики мы выделяем неделю на путешествие на его мотоцикле. Родители Владьки где-то за границей, и деваться в это время ему просто некуда. В мотоцикле, предмете вечных забот и усилий, очень растянулась цепь. Новой цепи нет: их выпущено ровно столько, сколько и мотоциклов. На толкучке находим только кусок цепи от иноземного Харлея. Цепь несколько шире, но шаг – одинаковый, и мы вставляем новый кусок на место самых изношенных звеньев старой цепи. Трогаемся в путь рано утром. Из наших карманов торчат бутылки с маслом – автолом. Бензином можно разжиться везде: на редких бензоколонках и у грузовиков, а вот маслом – почти нигде. Мотор наш двухтактный, и масло надо сразу добавлять в бензин.

К обеду добираемся до Радомышля Житомирской области. Здесь живет Серега Бережницкий. Находим его бунгало, он несказанно рад. Причащаемся, чем бог послал Сереге, запиваем не квасом: туземцы тоже понимают толк в самогоне. Ночуем. Утром, пока прощались – незаметно дотянули до обеда с «приемом на грудь». Выходим уже «по синусоиде», но мотоцикл бежит еще прямо. Блуждаем по Житомиру, по Бердичеву, в Винницу приезжаем затемно. Решаю ехать до Немирова, там есть поворот на Деребчин. В темноте проскакиваем поворот и теряем ориентацию. Села погружены в темноту: электричество – роскошь. Пытаемся поймать туземцев, чтобы выведать, где мы находимся. Однако, аборигены, попав в свет фары, быстро улепетывают. Доезжаем до указателя. Написано: «Брацлав». Здесь живет Эмма, но нас никто не ждет в темной ночи. Зато теперь мы знаем, где находимся. Гоним около 10 км назад, находим «поворотку», глубокой ночью прибываем в Деребчин. Мама и Тамила уже спали, однако нас встречают радостно, собирают на стол… Ложимся только под утро. Пару дней катаемся по Деребчину и окрестностям, встречаемся, в том числе, с Васей Стопой. У него уже масса вопросов к ученым сварщикам…

На обратной дороге в Киев нас ожидает неожиданность: на подъеме наш мотоцикл останавливается, хотя мотор ревет. Непонятно. Начинаем осмотр. Вместо задней ведомой звездочки у нас образовался шкив со слегка волнистой поверхностью. Это работа харлеевской вставки: у нее и растянутой старой цепи получился немного разный шаг, что и съело зубья звездочки. До Киева еще километров 50. Вести машину в руках – два дня пути. Тем более – вечереет, впереди ночь. Чешем репы. Пробуем натянуть цепь так, чтобы она работала как ремень. Немного тянет. Выкатываем мотоцикл на горку, заводим, очень медленно трогаемся. Машина разгоняется, и мы взлетаем на половину очередного подъема, прежде чем цепь начинает буксовать. Выталкиваем мотоцикл вручную на следующую горку и все начинаем сначала. В таких заботах проходит часа два. До Киева остается километров 10, но у нас новая неприятность: полностью сел аккумулятор, и мы можем завести мотор только на приличной скорости. Отрабатываем новую тактику. Теперь на вершине горки мы бежим рядом с мотоциклом, когда он заводится – вскакиваем на него. Несколько таких циклов, и мы въезжаем в Святошино – это уже почти Киев. Подъемов и спусков на шоссе почти нет, и нам, обессиленным, все труднее разгонять мотоцикл до «заводной» скорости. За километр от общежития кончается бензин. Мы тащим машину «за рога» с двух сторон, поднимаясь на горку. Последние 300 метров до общежития – спуск. Мы садимся на мотоцикл и в полной тишине подъезжаем к дому. Удивлению вахтера нет предела: он никогда не видел мотоциклов с такой тихой работой мотора…

Оглушенный сверхнагрузкой первых курсов, я было совсем забросил свое радиолюбительство, если не считать ущербного «радиОлыка», которым меня терзали азиатские товарищи. На четвертом курсе мы возвратились в свое родное подросшее и обновленное общежитие, которое стало теперь пятиэтажным. На каждом этаже появились большие открытые лоджии – веранды, на которых вечерами устраивались даже танцы. Теперь мы вшестером живем в комнате 101 на третьем этаже. Наши окна соседствуют с верандой, которая заказывает музыку непосредственно в наше окно. Кроме четверки сварщиков – Коли Леина, Сереги Бережницкого, Славы Щербаченко и меня – еще двое сосунков из механического факультета, которых мы опекаем и учим уму-разуму.

Слава Щербаченко, рослый добродушный парень, курсом моложе, но годами и опытом старше нас. Он из города Орджоникидзе, который раньше, кажется, был Владикавказом, позже стал Дзау-Джикау, а сейчас носит название еще другое (нет под рукой Энциклопедии). Слава подростком был угнан в Германию, работал на немецком заводе, пережил ужас ковровых бомбардировок союзнической авиацией Дрездена, когда людей погибло больше, чем позже в атомном пламени Хиросимы.

Весной в общежитии открываются окна, и весь дом наполняется невообразимой какофонией: почти в каждом окне выставлен свой маленький «радиолык», излучающий в пространство мелодии, любезные хозяевам и имеющиеся в наличии. Радиолык 101-й хрипел на всю мощь, но еле перекрикивал музыкальный хаос хотя бы для танцев на веранде нашего третьего этажа. Кроме того, появился еще один раздражающий фактор: нас стали давить поодиночке и всех вместе чуждые силы. Метров 50 дальше, на другой стороне нашей Полевой улицы, было общежитие инженеров ГВФ. За эмблему пропеллера на погонах мы называли их в быту «вентиляторами». Так эти «вентиляторы» на одном из своих балконов установили динамик от кинопередвижки и сразу своими звуками перекрыли все наши хилые радиолыки, навязывая всему общежитию политехнического свою музыку, кстати, – очень непритязательную попсу, как назвали бы ее теперь. Этого мы вытерпеть не могли и приняли контрмеры.