Николай Мельниченко - Еще вчера. Часть первая. Я – инженер

К тому времени я уже давно болел «радиозудом». Вместо несчастного радиолыка я построил мощный высококачественный усилитель низкой частоты, соединив несколько схем из журнала «Радио» и книги «Усилители низкой частоты». Основные детали для него приобретались на киевской городской толкучке, где можно было добыть всё . Основа усилителя – трансформатор – у меня был огромный. Дело в том, что тогда магниты на мощных динамиках были электрическими, и я специально зарезервировал для этого большую мощность. Полупроводников еще не было, поэтому два выпрямителя (для усилителя и динамика) были на больших лампах – кенотронах, а выход усилителя – «пушпул» на двух мощных тетродах 6П3С. Мелкие детали – резисторы, конденсаторы и другие, можно было купить в магазине, обменять или просто разжиться у других радиолюбителей общежития. Металлург Юра Могирев соорудил магнитофон: в то время их для народа не выпускали. Миша Буденный из радиофака был «профессором» по приемникам: его коротковолновый монстр прослушивал весь мир. С этими ребятами можно было поговорить на «птичьем языке» и получить любую поддержку. Моя ниша – усилители низкой частоты, – оказалась теперь очень востребованной. Усилитель получился довольно громоздким – занимал целую полку этажерки, которую предоставили мне ребята. Я поставил ее вверх ногами на спинку кровати; нижний этаж целиком занимал усилитель, так что над подушкой у меня светился десяток радиоламп и слегка гудел трансформатор. Трофейный динамик «Телефункен» был весьма мощный, но без соответствующей системы не отдавал низких частот и полной мощности, оглушая только нашу комнату. Когда нас достали «вентиляторы», ребята выделили для нужд контрмероприятия две большие настоящие чертежные доски. Настоящие – это не из какой-нибудь презренной фанеры, а склеенные из тонких липовых дощечек. В одной доске в центре было вырезано отверстие для динамика, из второй сделали обрамление, чтобы низкочастотные звуки с фронта и тыла динамика не могли взаимно ослабляться – шунтироваться. Акустическая система, построенная на костях учебного процесса, взревела с невиданной мощью и красотой. Выставленная в окно, она не только подавляла диверсантов-вентиляторов и обеспечивала бесплатными танцевальными мелодиями все веранды общежития, но и «покрывала» значительную часть столицы Советской Украины: напротив общежития был почти патриархальный сельский район с частными домиками.

Репертуар нашего «вещания» был весьма разнообразным. Все общежитие оценило пользу централизованного «звукоснабжения», и по выходным вечерам заявки на танцы нам подавали вместе с пластинками. Самые популярные вальсы: «На сопках Маньчжурии», «Березка», «Амурские волны» и много других, которых уже и не упомню, – вплоть до «Танца маленьких лебедей», который изображали несколько верзил, вроде Вовочки Нестеришина. Очень популярно было танго, и мы крутили «Брызги шампанского», «Веселый май» и много других, в том числе – «трофейных-заграничных». Знойное иностранное танго с неведомыми словами на неведомом языке запросто «переводилось» по звукам:

Якби сода була,

Якби соду привезли,

Паляниць напекли б,

Паляниць напекли б.

І в Одессу повезли.

Надо учесть, что тогда эти танцы в «русле борьбы с низкопоклонством перед Западом» были вне закона. В многочисленных кружках и школах народ заставляли изучать всевозможные мазурки, па-де-катры, па-де-грассы, которые, на мой взгляд, еще более «западные». (Посещал и я такие кружки, но сложные телодвижения и па этих танцев забывались начисто сразу после усвоения). А уж когда сто первая комната крутила «Рио Риту», – зажигательный «пассодобль» (кажется, так был обозначен на пластинке этот быстрый фокстрот), то наше общежитие было в опасной близости к разрушению от танцев на всех верандах.

Танцы, однако, мы «крутили» только по вечерам выходных. Для себя, «для души», у меня образовался приличный фонд классической музыки и арий из опер выдающихся певцов: Шаляпина, Гмыри, Козловского, Лемешева – и других. Обычная картинка вечера: народ чертит, решает задачи, а в комнате звучит музыка. Однажды к нам ворвался некий взъерошенный субъект и заявил с порога:

– Ваша музыка не дает мне заниматься! Я сижу в рабочей комнате на пятом этаже и ничего не могу делать из-за этой музыки!!!

– Ты такой нервный? – вступил с ним в контакт Серега Бережницкий. – Очень тебе будет полезно по утрам делать зарядку и обливаться холодной водой. Посмотри: человек спокойно спит!

Рядом с нашим, довольно громко звучащим, акустическим агрегатом, установленным на стул, вполне безмятежно похрапывал один из наших младших товарищей. Возмущенный студент ошалело осмотрел спящего и тихо удалился.

Однако не все кончалось так благополучно. Юра Могирев, построивший магнитофон, имел много записей запрещенного Петра Лещенко, записанных с подпольных трофейных пластинок. Эти записи мы могли слушать только в его комнате: усилитель магнитофона был слабенький. Юра мечтал о большой аудитории. Тогда мы вдвоем тайно пробросили по карнизу провод из его комнаты в нашу. Система магнитофон – усилитель – динамик заработала. Несколько вечеров мы в половину мощи услаждали слух танцоров на верандах (много проникновенных песен Петра Лещенко звучат в ритме танго). Кончилось тем, что в нашу комнату ворвалась целая идеологическая комиссия студсовета общежития и обвинила меня в озвучивании пластинок запрещенного певца, белого офицера и изменника Родины Лещенко. Я прикинулся «шлангом».

– Какой Лещенко? Какие пластинки? Это же приемник поймал трансляцию концерта Козина!

Комиссия огляделась. Мерцало десятком радиоламп некое радиоустройство, провода от которого шли к динамику, с болью вещавшему:

…Татьяна, помнишь дни золотые…

На тумбочке, опираясь на стопку книг, стоял совершенно неподвижный проигрыватель, на диске которого стояла недавно изданная пластинка Ивана Козловского.

– Да нет, это же песня Лещенка, – запротестовал музыкально продвинутый член комиссии. Другие покосились на него подозрительно: откуда бы такая осведомленность? «Продвинутый» спохватился, изобразил внимательное прослушивание и добавил, придавая голосу спасительную неуверенность:

– … кажется.

Возможно, я бы «прорвался» таким примитивным способом, но подвела запись на пленке. «Татьяна» кончилась и Лещенко жизнерадостно, в полный голос, заявил:

– Эх, Дуня! Люблю твои блины!

– Это же Лещенко!!! – завопила теперь уже вся комиссия, не скрываясь друг от друга.

В общем, всякие трансляции радиоконцертов из неопределенных источников мне запретили. На входе в общежитие была нарисована цветными мелками большая стенгазета, собственно – одна картина. Шестеро жильцов комнаты 101 сидели за столом с открытыми ртами. Во главе стола за огромным самоваром сидела кустодиевских форм Дуня и бросала в наши голодные глотки блины… Картина была талантливая, жаль, что не подумал ее отснять и сохранить. Популярность 101 комнаты возросла необычайно: и сейчас антиреклама добивается цели быстрее, чем обычная реклама. Однако нам пришлось значительно умерить громкость нашего «радиолыка-2»: пришла еще делегация близлежащих домов с жалобами на музыку, которая их достала. Делегацию мы рассмешили, заверив, что от классической музыки их коровы и козы увеличивают надои, а также обещав принимать и исполнять их заявки на концерты. Расстались мы друзьями, но выводы мы сделали.