Владимир Алпатов - Языковеды, востоковеды, историки

О работе Поливанова в РАНИОН сохранились воспоминания вышеупомянутого П. С. Кузнецова, тогда аспиранта этого института. «Человек он был необычный. У него были две жены, с которыми он жил по очереди, слуга-китаец и собака…. Периоды оборванного и аккуратного состояния Е. Д. (в связи с тем, с кем он жил. – В. А .) я наблюдал сам. Моральные принципы и стыд для Е. Д. не имели никакого значения, но был он человек добрый и отзывчивый. Р. О. Шор (см. очерк “Первая женщина”. – В. А .) однажды так охарактеризовала его: “Он с вас рубашку снимет, а когда нужно, с себя за вас снимет”. Когда у него не было денег, ему ничего не стоило встать на углу улицы и просить милостыню». О том, как Евгений Дмитриевич изображал из себя нищего, рассказывали еще про его японские командировки.

Кузнецов также вспоминает, как Поливанов в качестве начальника беседовал с ним в связи с экзаменом по латинскому языку, который аспирант должен был сдать. «Он меня поразил своими познаниями в области италийских языков (он ведь был по основной специальности японист). Он пожелал все же побеседовать немного со мной (неофициально) о том, что же я все-таки делал в области латинского языка… Он был удовлетворен, и тогда я стал его спрашивать, каково, по его мнению, было качество латинского ударения классической эпохи… Е. Д. развивал свои идеи, по которым это ударение такое, каким будет через двести лет в японском языке, кажется, в токийском диалекте». Одной из особенностей концепции Поливанова был интерес к лингвистическим прогнозам, к изучению будущего языков, унаследованный им от И. А. Бодуэна де Куртенэ.

И кто еще мог тогда в Москве равно компетентно рассуждать о японском и латинском языках? Языковеды традиционного типа были либо славистами, либо индоевропеистами. Ученые передовых для того времени взглядов почти всегда специализировались по русскому языку, лишь немногие по западным языкам (А. И. Смирницкий), совсем немногие занимались и русским, и западными языками (Л. В. Щерба). И среди них чуть ли не один Поливанов мог квалифицированно рассуждать о языках, по строю далеких от русского.

Помимо РАНИОН, Поливанов снова начал преподавать в КУТВ, где в эти годы заведовал кафедрой родных (то есть восточных) языков, стал профессором учебного Московского института востоковедения, действительным членом Института народов Востока. Он по-прежнему активно выступает и печатается по вопросам языкового строительства, теперь уже во всесоюзном масштабе, выступая здесь в качестве теоретика и практика. Он отстаивал активный, преобразовательный подход к языку: «Современные факты важны для нас не сами по себе, а как исходный пункт для языкового будущего, т. е. как основной материал для выводов в области языковой политики». Однако он и определял границы возможного вмешательства в язык: если графика языка «может быть декретирована», то «фонетику и морфологию… декретировать нельзя, ибо они усваиваются в том возрасте, для которого не существует декретов». Важно было и такое его указание по поводу создания литературной нормы: «Никогда, в борьбе за роль литературного диалекта, язык деревни или вообще экономически менее развитого коллектива не выходит победителем над языком города или вообще более развитого в экономическом отношении района». Здесь ученый исходил из опыта деятельности в Узбекистане, где отстаивал создание литературного языка на основе городских, а не кишлачных диалектов. По многим вопросам позиции Поливанова были близки к позициям другого моего «героя» Н. Ф. Яковлева, несмотря на их принадлежность к разным научным школам, но их личные отношения не сложились: они считали друг друга конкурентами и боролись за первенство.

В московские годы Евгений Дмитриевич, всегда отличавшийся огромной работоспособностью, много пишет, хотя не все из написанного успевает напечатать. Из того, что удалось издать, особо надо отметить три книги. Прежде всего, это первый том «Введения в языкознание для востоковедных вузов», фундаментального труда, совмещающего учебник, специально ориентированный на студентов-востоковедов, и изложение последовательной теоретической концепции. В первый том вошли теоретическое введение к предполагавшемуся двухтомнику и разделы, посвященные фонологии и ударению, богато проиллюстрированные материалом значительного числа языков. Затем это две грамматики конкретных языков: та самая «грамматика Плетнера и Поливанова», о которой мы узнали на первом курсе, и китайская грамматика совместно с А. И. Ивановым. Последняя фактически содержит под одной обложкой две книги: Иванов, китаист старой школы, написал учебную грамматику в духе XIX в., а Поливанов подошел к китайскому языку совершенно по-новому. В японской грамматике О. В. Плетнер, знакомый Поливанова со времен Практической восточной академии, наоборот, находился под его сильным влиянием, и обе части близки друг к другу, хотя в некоторых новаторских идеях соавтора и Плетнер не разобрался. Грамматика стала первой у нас, да и в Европе, научной, а не чисто практической грамматикой японского языка. Продолжал Поливанов и публикацию материалов, собранных в Японии.

С «формалистами» Поливанов сумел, как показывают мемуары П. С. Кузнецова, найти общий язык. Но все более влиятельным становилось «новое учение о языке» академика Н. Я. Марра. У Поливанова до 1929 г. не было с ним личных конфликтов, но он не мог принять это учение из-за недоказанности его положений, противоречий фактам и просто недостаточного профессионализма в области лингвистики академика и его адептов. В его институте марризм не принимали многие, но только революционер по биографии и по духу Поливанов решился вызвать академика на бой публично.

4 февраля 1929 г. в Коммунистической академии состоялся публичный диспут с докладом Поливанова против Марра, его обсуждение заняло еще два заседания. Сам Марр, правда, находился за границей и в диспуте не участвовал. Однако из Ленинграда приехала целая бригада его сотрудников во главе с будущим его преемником И. И. Мещаниновым. Из москвичей выступали герои двух других моих очерков Н. Ф. Яковлев и Р. О. Шор, ближайший сотрудник Яковлева Л. И. Жирков, а также русист старой школы Г. А. Ильинский. Председательствовал В. М. Фриче, в том же месяце ставший одним из первых академиков-коммунистов.

Доклад Поливанова был опубликован только в 1991 г. Марр подвергся в нем острой критике, прежде всего, за непрофессионализм. Поливанов говорил: «Когда человек говорит: бросьте вашу сравнительную грамматику индоевропейских языков, – я вам объясню все слова индоевропейских языков из четырех элементов, – это же все равно, что какой-нибудь человек пришел на собрание химиков и сказал: “Забудьте, что вода – H 2O. Вода – это нечто другое, это смесь азота с аммонием, – поверьте мне на слово, и я из этого объясню вам весь мир”. Это то же самое. Мы можем потребовать объяснения, мы можем потребовать доказательства: докажи эти четыре элемента. Доказательств, однако, нет» (другие цитаты из доклада приведены в очерке «Громовержец»). Опроверг Поливанов и декларации Марра о его марксизме, показав несоответствие марризма марксизму.