Федор Раззаков - Самые красивые пары советского кино

Между тем где-то с середины 70‑х творческая активность режиссера Басова заметно упала. Сняв в 1975 году «Дни Турбиных», он затем в течение пяти лет ничего не снимает. Почему? Подвело здоровье – случился инфаркт. Кроме этого, вскоре после премьеры «Дней Турбиных» распался его брак с Титовой, которая во время работы над фильмом Игоря Таланкина «Отец Сергий» влюбилась в оператора Георгия Рерберга. Влюбилась, поскольку устала от пьяных загулов Басова и хотела новых впечатлений. Ведь в 77‑м ей было всего 35 лет.

Первая встреча актрисы и оператора на съемочной площадке произошла в среду, 28 сентября 1977 года (кстати, муж актрисы Басов в тот день тоже снимался в фильме «По семейным обстоятельствам»: он играл сцену уличной встречи с Галиной Аркадьевной в исполнении Г. Польских). Группа «Сергия» работала в Псково-Печорской лавре. Рерберг первым подошел к актрисе, чтобы познакомиться, на что та ответила: «А мы с вами уже давно знакомы». «Разве мы встречались?» – удивился Рерберг. «Нет, но вы как-то звонили Басову, а его не было дома. Я хорошо помню тот наш разговор». Оператор внезапно обиделся. «Я что-то не помню этого», – пробурчал он и удалился. «Ну почему мужики все время лгут?» – подумала про себя Титова.

Вечером настоятель лавры пригласил режиссера, оператора и нескольких актеров к себе на ужин. При этом каждому из гостей были вручены презенты: Таланкину, Титовой и Николаю Гринько перепали простые наручные часы, а вот Рербергу достались золотые – ему в тот день стукнул «сороковник». Странно, но когда Титова встретила Басова, тому тоже было 40 лет. Судьба, однако…

Вспоминает Валентина Титова: «Рерберг мне поначалу не очень понравился. Гога выглядел очень жестким и говорил жестко, его все боялись. Я к тому времени уже много слышала о нем, смотрела его фильмы – «Первый учитель», «Дворянское гнездо», «Зеркало». В нашем доме часто произносили его имя, я знала, что он – «самый-самый». Правда, слава его была со скандальным оттенком: талантливый оператор и жгучий сердцеед.

За ужином я вдруг поняла: да он же ничей… В его глазах застыла боль одинокого человека. Поздно вечером он зашел ко мне в номер якобы за спичками. Мы разговорились. А когда на следующий день я вернулась в Москву, вместе со мной прилетели сплетни. Гога ведь всегда покорял женщин, поэтому все были убеждены, что и я не устояла. Конечно, эти разговоры дошли до Басова, он все время пытал меня: правда это или нет? Наконец я ему сказала: «Ты веришь? Ты считаешь, что мне не дорога моя семья, мой дом, мой муж? Если спросишь еще раз, выйду замуж за Рерберга». Тогда он отстал…

Но остановить поток слухов было невозможно. Единственным человеком, который точно знал, что я не спала с Рербергом, был сам Рерберг. Он переживал за меня, звонил, спрашивал: «Как дела?» Однажды предложил: «Прокатимся?» Я отказалась. «Откуда, – говорю, – у меня время на прогулки? На мне хозяйство, стирка, обеды, муж, сын, дочь…» Впоследствии выяснилось, что Рерберг тогда уже принял решение, своим друзьям он сказал: «Иду на двоих детей». Но я узнала об этом только после развода с Басовым…»

Несмотря на развод, супруги какое-то время продолжали жить вместе в пятикомнатной квартире на улице Горького, поскольку Басов сделал все возможное, чтобы Моссовет отказал им в размене квартиры. Он написал письмо, в котором объявил, что они с женой помирились и размен уже не нужен. Наивный, он полагал, что таким образом жену можно удержать возле себя. Но скандалы между ними не затухали. Их свидетелями были дети – 12‑летний Саша и 7‑летняя Лиза. Первый вспоминает:

«Я хорошо помню день, когда все началось. Отец всегда ходил по дому раздетым. Очень трогательно выглядел в маечке и трусах… Он всегда этим меня смешил. «Пап, а что ты так ходишь?» – «Я в этом себя свободно чувствую!» И вот, помню, в этом «смешном прикиде» он однажды вошел на кухню. Я у него что-то спросил, в ответ он сердито на меня гаркнул. Что случалось крайне редко. Через какое-то время он вошел в комнату матери, и оттуда раздались крики. Это был скандал. По отрывочным фразам я понял, что отец ругается с матерью по поводу того, что у нее есть кто-то, кого она, возможно, любит. Отец, скандалящий в трусиках и маечке, был, конечно, смешон. Скандалят в смокингах, но никак не в исподнем! И от этого мне стало особенно тревожно…

Отец страшно переживал, очень сильно негодовал на мать. Скандалы все чаще происходили при нас, детях. Они обменивались обидными репликами.

Отец, как правило, занимал позицию тренера в боксе – он защищался и отбивал удары нападающего. Он всегда старался смягчить ситуацию, успокоить маму. Но бывало, и он свирепел, когда мать сильно задевала его оскорблениями.

Отец стал позволять себе алкогольное расслабление, которое принимало у него формы загула. Это было нарушение семейной жизни, каких-то обязательств, он забывал сделать вещи, которые нужно было непременно сделать, тратились деньги… Мать это абсолютно не устраивало. Она была человеком педантичным. Отец был еще более педантичным, просто в загуле он про это забывал. И вот однажды мама объявила папе: «Развод! Я люблю другого, я устала жить с тобой, алкоголиком», на что отец ей ответил: «А‑а! Ты хочешь от меня уйти к другому алкоголику?!» По сравнению с Георгием Ивановичем отец действительно был трезвенник!

По всему чувствовалось, что наша семейная лодка попала в шторм. Нас с Лизой родители очень любили. Именно поэтому, наверное, трагически начали нами драться. И мы очень страдали из-за сложившейся ситуации…

Претензии моей матери к отцу вовсе не были беспочвенными. Тематика маминых упреков была такова: «Ты пьешь! Ты опять вчера пришел домой под утро! С какими-то женщинами кокетничаешь! Денег в доме нет!» В ответ раздавалось отцовское: «А ты вульгарно себя ведешь! На золотых шпильках носишься! Я видел, как ты с этим – стояла и хохотала!» И так постоянно. Лев и львица обменивались тяжелыми ударами.

Незадолго до того отец начал ремонтировать новую квартиру на улице Горького. Это была большая пятикомнатная квартира. В одной из комнат был пятиметровый потолок, и отец выстроил в ней второй этаж. Там у него должен был быть кабинет. Он мечтал построить для своей семьи «тихую заводь». Ремонт затянулся на годы, планов было громадье… И вдруг в процессе стройки выяснилось, что строить уже не для кого…

Это было года за два до развода.

Однажды, помню, мать увезла меня с сестрой на новую квартиру на Горького. Они с отцом в очередной раз крупно поругались. Она сказала нам: «Теперь мы будем жить здесь…» Там шел бесконечный ремонт, во всех пяти комнатах царил разгром. Квартира показалась мне очень страшной. Мы лежали на раскладушках в огромной комнате, за окном с шумом проносились машины, я все никак не мог заснуть. Потом встал и пошел в туалет. Долго шел по длинному коридору. Вдруг увидел на кухне не добитый рабочими кафель и лежавший на полу молоток. Я взял его и стал отбивать со стенки кафель. Мне было так одиноко и страшно, что я молотил молотком по стене что есть силы. Вышла мать и сказала: «Ты что делаешь? Ложись немедленно спать!»…»