Дитрих фон Хольтиц - Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы. 1939–1945

Несколько месяцев на фронте было затишье, и мы использовали эту передышку для того, чтобы укрепить нашу оборону. Противник отказался от попыток атаковать позиции нашего армейского корпуса на Миусе, восточнее Сталино. В это время заболел командир моторизованной дивизии «Великая Германия» – самой крупной фактически танковой дивизии, лучше других укомплектованной офицерами, солдатами и техникой.

Он был заменен командиром 11-й танковой дивизии, который, командуя ею, отличился во многих сражениях. А я занял его место на посту командира 11-й танковой дивизии.

Командиром 17-го армейского корпуса был назначен пожилой генерал, а мне пришлось проститься с моим штабом и моими дивизиями, ставшими мне такими дорогими. Я нанес прощальный протокольный визит в штаб-квартиру фельдмаршала фон Манштейна и там впервые в жизни имел случай увидеть Гитлера, который произвел на меня впечатление человека усталого и нервного.

Моя новая дивизия вскоре приняла участие в контрнаступлении на Харьков. В ее задачу входила зачистка сектора западнее Северского Донца. Я впервые командовал танковым соединением. Хотя противник значительно усилил противотанковую оборону, наша атака развивалась очень успешно, и скоро оборона была прорвана. Русские танки первой линии, вкопанные в землю, были полностью выведены из строя, что имело очень серьезное значение для противника, поскольку его позиции, выдвинутые далеко вперед, не позволяли осуществлять стабильную связь с резервами.

При правильном построении противотанковой обороны максимальную эффективность давала бы артиллерия танков, сохраняющих мобильность, являющуюся их главным преимуществом. Если бы вместо вкопанных в землю танков использовались обычные орудия, которые легче замаскировать, танки можно было бы отвести на 300–400 метров назад и разместить, например, в соседнем лесу, заранее оборудовав выезды из него; в этом случае наша дивизия ни за что не добилась бы такого легкого успеха [59].

После зачистки западного берега Северского Донца 11-ю танковую дивизию отвели к Харькову, где ее привели в порядок. Я занимался формированием и обучением резервов, когда получил приказ оставить мою дивизию и сменить генерала, командовавшего 48-м танковым корпусом.

Я энергично протестовал против этого приказа и просил командование армии отменить его. Я давно уже хотел получить наконец возможность лучше познакомиться с офицерами и солдатами и установить с ними человеческие отношения. Я едва успел стать командиром дивизии, и вот мне приходилось оставлять ее ряды. Но, как бы тяжело мне ни было, я был вынужден отказаться от своих надежд, поскольку приказ остался в силе. Однако мне разрешили сохранить мою дивизию. Почти ежедневно, насколько мне позволяли обязанности командира корпуса, я летал на самолете в мою дивизию, расположенную в 60 километрах от фронта. Так я мог оказывать некоторое влияние на подготовку ее личного состава. В этот период я очень сильно уставал. Здесь следует добавить, что Верховное командование было полностью поглощено подготовкой к последнему крупному наступлению, которое – как на то надеялся Гитлер – должно было вернуть нам стратегическую инициативу. В ходе своего зимнего наступления конца 1942 – начала 1943 года русские отвоевали севернее Белгорода и южнее Орла территорию в районе Курска в форме широкого лука, выгнутого на запад; там их наступление было остановлено. Германское командование планировало, нанеся с севера и с юга удары в направлении Курска, срезать этот выступ и уничтожить расположенные в нем крупные силы русских. Для данной операции, получившей кодовое название «Цитадель», были собраны все свободные пехотные и танковые дивизии. Гитлер возлагал большие надежды на новый тяжелый танк Pz VI «Тигр», который недавно был создан, – от этих танков уже в первых боях ждали чудес [60]. Группировкой, которая должна была наносить удар на Курск с севера, командовал фельдмаршал Модель, наступавшей на Курск с юга со стороны Белгорода – фельдмаршал Манштейн.

Я с самого начала очень настороженно относился к плану «Цитадели», потому что, вопреки оптимистическим расчетам ставки фюрера и командования групп армий «Юг» и «Центр», не верил в возможность успеха операции. Я был убежден в том, что обе группировки, образовывавшие клещи, предназначенные для окружения русских, недостаточно сильны, чтобы обеспечить успешное решение задачи. Я поделился своими сомнениями и скептицизмом с генерал-полковником Готом и фельдмаршалом фон Манштейном. Поскольку начало операции все время откладывалось, у меня появилась надежда на то, что ставка фюрера отказалась от ее проведения.

В то время я испытывал сильные боли в сердце из-за непривычки к континентальному климату и постоянного перенапряжения. Поэтому фон Манштейн отправил меня в отпуск в Германию, как только нашел мне замену.

Вопреки моим ожиданиям, во время моего отсутствия пришел приказ о начале «Цитадели». Мои опасения – увы! – полностью оправдались. На обоих направлениях «Цитадели» наступление забуксовало с самого начала. Нам не хватало резервов, которые позволили бы развить первые успехи. Следовало усилить ударные группировки, чтобы ускорить окружение русских. Кроме того, многочисленные приказы и их отмены, предшествовавшие началу операции, давно уже лишили ее эффекта внезапности. Русские, разгадав наши намерения, усилили как раз те места своей обороны, на которые намечались наши атаки. Противник очень скоро перешел в контрнаступление и вынудил нас отступать до Днепра.

Вскоре после этого я вернулся на фронт и снова принял командование 48-м танковым корпусом в излучине Днепра. Наши дивизии, измотанные и потрепанные, отражали атаки многочисленных советских дивизий. В конце концов противник осуществил новый прорыв дальше к северу, и пришлось заново осмыслить ситуацию.

Война против России шла уже больше двух лет, и мы потерпели тяжелое поражение под Сталинградом. Все, кто обладал достаточно ясным умом, отдавал себе отчет в том, какую страшную негативную селекцию эта война означала для нашего демографического потенциала.

В бою солдат все больше убеждался в том, что его храбрость и упорство ничего не дают, поскольку численное и техническое превосходство противника становилось все более подавляющим. Мы терпели одно поражение за другим, и ощущение нашей слабости усиливалось день ото дня. Бывший прежде сознательным бойцом, знающим свои высокие боевые качества, и считавший себя непобедимым, наш солдат стал человеком, потерявшим надежду, измотанным и покорным судьбе, человеком, от которого требовалась вся его воля, чтобы не впасть в отчаяние. В этот период война для нашего солдата совершенно изменилась. Теперь речь шла уже не о победоносном преследовании бегущих вражеских армий, а о необходимости проявлять упорство и дисциплину в трудных испытаниях, возникающих в процессе отступления. Но и тогда наш солдат оказался на высоте своего долга настолько, что отодвинул в тень свои былые победы. Так мы стали свидетелями начала великой эпохи в жизни немецкого солдата, рассматривая ее с чисто человеческой точки зрения.