Игорь Зимин - Благотворительность семьи Романовых. XIX – начало XX в. Повседневная жизнь Российского императорского двора

Число безработных в России конца XIX – начала XX вв. точно не известно. Кроме того, значительное число лиц имело сезонную работу – бурлаки, грузчики, чернорабочие на строительстве, сельскохозяйственные рабочие. Они, как правило, трудились всего несколько месяцев, а остальное время проживали заработанное либо искали другие источники существования. К безработным можно отнести и людей, фактически утративших свой сословный и социально-профессиональный статус, но сохранивших желание трудиться. Отечественные историки исходят из того, что «общее число безработных в России в то время установить невозможно, так как правильный учет их никем не велся. По одним данным, их было более 100 тысяч, по другим – более 200 тысяч» [380]. Приводятся и другие данные. В статье «Безработица в СССР», опубликованной в первом издании «Малой Советской энциклопедии», упоминается о безработице в дореволюционной России. Отмечается, что «…в период 1900–1913 среднее число безработных по всей России составляло в зимний сезон около 400–500 тыс. чел. (не считая тех, кто искал работу впервые)» [381]. Можно полагать, что в начале XX в. в России было не менее 100 000 безработных, так как только за время экономического кризиса в 1900–1903 гг. были закрыты три тысячи предприятий и уволены около 112 000 рабочих [382]. В 1890-е гг., когда Россия переживала экономический подъем, безработных, вероятно, было меньше. Однако двух десятков домов трудолюбия явно не хватало для того, чтобы дать средства к существованию лишившимся работы, но не желавшим опускаться на социальное дно.

Рабочее сословие в конце XIX столетия требовало не призрения, а постоянных социальных гарантий со стороны работодателей и государства, четких и ясных законов, позволявших ему отстаивать свои социальные и профессиональные интересы. Это было необходимым условием успешного решения комплекса проблем, связанных с взаимоотношениями рабочего класса и работодателей, в том числе и государства. В дореволюционной России этот вопрос не получил разрешения. Однако власть сознавала необходимость государственной помощи трудоспособным гражданам, лишенным работы и средств к существованию, но сохранившим желание зарабатывать. Трудовая помощь, как и другие формы призрения, осуществлялась на благотворительной основе. Это отражало традиционные представления власти о призрении, но не только. Дело еще и в том, что подданные российской короны никогда не имели законодательно закрепленного права на труд.

Серьезного опыта организации трудовой помощи в России не было. К тому же, трудовая деятельность широко применялась как репрессивная мера в исправительно-воспитательных учреждениях, что затрудняло ее восприятие как формы помощи, а не наказания. Отсюда отсутствие у власти ясного понимания, какой должна быть трудовая помощь и чьей задачей было ее осуществление. На это, в частности, указано в статье Е. Д. Максимова «трудовая помощь в России», опубликованной в сборнике «общественное и частное призрение в России» (1907). К тому времени Попечительство о трудовой помощи действовало уже более десяти лет. Однако Максимов заметил: «термин „трудовая помощь“, хотя и достаточно распространен в России, но не имеет еще вполне определившегося значения. В более узком смысле под трудовой помощью разумеют такие формы воспособления нуждающимся, в основу которых положен оплачиваемый труд. В широком понимании этот термин употребляется для обозначения разнообразных видов помощи, направленных к насаждению, восстановлению и поддержанию трудовой деятельности нуждающихся» [383]. Касаясь представлений о трудовой деятельности, как форме наказания, Максимов подчеркивал, что «…возмездие и помощь несовместимы» [384]. По мнению автора, трудовую помощь, как форму призрения, следовало применять там, где можно было «…достигнуть известных исправительных и воспитательных целей с тем, чтобы конечным результатом их ставилось возрождение каждого данного лица к трудовой деятельности в жизни» [385]. Максимов указывает на социально-психологическое, реабилитационное значение трудовой помощи. Подводя итог своим рассуждениям, он дает такое определение трудовой помощи: «…трудовая помощь, в широком понимании этого термина и в соответствии с условиями современной жизни и с запросами действительности, объемлет собой и трудовое исправительное воспитание, или точнее – перевоспитание, и предоставление оплачиваемых труда и занятий и, наконец, попечение о трудящихся классах вообще, до тех пределов, пока оно не переходит от частной и общественной деятельности, касающейся индивидуальной и групповой политики, к государственной социальной политике, составляющей уже совершенно особую область» [386]. Автор проводит черту между собственно призрением нуждающихся, или «попечением», и государственной социальной политикой. Первое, по мнению Максимова, должно было осуществляться на основе «частной и общественной деятельности», в сфере «индивидуальной и групповой политики». Этот принцип и являлся основой деятельности практически всех учреждений и организаций, осуществлявших трудовую помощь, включая Попечительство о домах трудолюбия и работных домах.

Созданное 1 сентября 1895 г. «состоящее под августейшим покровительством ее императорского величества государыни императрицы Александры Федоровны Попечительство о домах трудолюбия и работных домах», как и другие благотворительные ведомства под покровительством дома Романовых, должно было демонстрировать заботу монаршей власти о подданных. В высочайшем указе об учреждении Попечительства подчеркнуто, что супруга Николая II приняла новое ведомство под покровительство по влечению «любвеобильного сердца своего» [387]. В указе выражается «твердая уверенность», что «великодушная готовность» императрицы «подъять труды на пользу нуждающихся встречена будет с умилением во всех частях обширного отечества нашего» [388]. Иными словами, в указе выражалась надежда на то, что подданные российской короны не останутся безучастными к новому благотворительному делу и окажут посильную помощь. Как видим, в конце XIX в. императорская фамилия продолжала следовать традициям покровительства благотворительности, заложенным во второй половине XVIII столетия.

Александра Федоровна и ее венценосный супруг следовали этой традиции и по причинам личного характера. В 1894 г. она стала императрицей, но чувствовала себя в России неуверенно. Двор, Петербург и страна продолжали оставаться для нее чужими, хотя она искренне желала добиться расположения своих подданных. В. Н. Коковцов, занимавший ряд высших государственных постов и общавшийся с императрицей, отмечает в своих воспоминаниях: «в начале царствования императора Николая II общество мало знало молодую императрицу, тогда как вдовствующую императрицу оно знало перед тем уже 30 лет» [389]. Другой мемуарист, великий князь Александр Михайлович, указывает: «…молодая императрица делала ошибки незначительные сами по себе, но равносильные страшным преступлениям в глазах высшего света. Это запугивало ее и создавало известную натянутость в ее общении с окружающими» [390]. Положение Александры Федоровны осложняло то, что императрица Мария Федоровна неприязненно относилась к невестке. Это доставляло Александре Федоровне немало горечи. Хорошо знавший придворную жизнь начальник канцелярии министра двора А. А. Мосолов отмечает в своих мемуарах: «неприязнь императрицы к молодой принцессе сейчас же отразилась на отношении к ней всего русского двора. С ее высочеством обращались с нескрываемым пренебрежением и даже с насмешкой и иронией» [391]. Отношение Марии Федоровны к невестке мало изменилось и после того, как Александра Федоровна стала императрицей. Существовало своего рода соперничество между двором Марии Федоровны и императорским двором. Мария Федоровна обладала всеми привилегиями вдовствующей императрицы. Николай II, щадя ее самолюбие, оставил за ней руководство ведомством учреждений императрицы Марии и Российским обществом Красного Креста.