Игорь Зимин - Благотворительность семьи Романовых. XIX – начало XX в. Повседневная жизнь Российского императорского двора

В 1860-е гг. на базе петербургских женских заведений Человеколюбивого общества было создано еще одно учебно-воспитательное учреждение призрения – ивановская девичья школа. В нее перевели «благородных» воспитанниц ивановского отделения малолетних и девичьих школ. Согласно уставу 1868 г., школа имела «своим назначением дать питомцам полное гимназическое образование и приготовить их к званию наставниц, как в частные дома, так и в средние учебные заведения» [623]. При этом собственно призрение оставалось за Человеколюбивым обществом, а образование девицы получали в близлежащих женских гимназиях. В 1871 г. школа была переименована в ивановское девичье училище и принята под покровительство цесаревны Марии Федоровны. По существу оно представляло собой женскую гимназию, дававшую среднее образование. Комплект воспитанниц училища был определен в 150 человек, однако призрением Человеколюбивого общества пользовались лишь несколько десятков. К концу XIX столетия таких воспитанниц было около 40. К примеру, в 1896 г. здесь обучались 150 воспитанниц, из них: 43 призревались на средства совета Человеколюбивого общества, 90 на пансионерских вакансиях и 17 были приходящими [624].

Финансировались детско-юношеские учреждения призрения Императорского Человеколюбивого общества за счет благотворительных пожертвований, выплат из сумм совета Человеколюбивого общества, реже – деньгами из казны. В пользу этих заведений поступала пансионерская плата за воспитанников. В ряде случаев благотворители жертвовали крупные суммы. В частности, графиня надежда Алексеевна Стенбок-Фермор в 1872 г. передала 50 тыс. руб. приюту для детей-калек, созданному годом ранее на средства тайного советника М. Я. Вейсберга [625]. В 1879 г. совет Человеколюбивого общества предложил графине звание пожизненной попечительницы приюта. Она согласилась, взяв на себя обязательство ежегодно жертвовать приюту по тысяче рублей. В 1880 г. заведение в честь благотворительницы назвали Надеждинским приютом детей-калек с Надеждинским отделением малолетних. В 1883 г. адмирал П. Ю. Лисянский пожертвовал 60 тыс. руб. на основание и содержание так называемой колыбельной, то есть приюта для младенцев. Позже, после кончины Лисянского, по его духовному завещанию в пользу заведения поступил почти весь его капитал, составлявший более 90 тыс. руб. [626]. Упрочение материального положения заведения позволило принять его в состав Человеколюбивого общества. В 1887 г. приют был преобразован и получил название Приют господа нашего Иисуса Христа в память отрока Василия. В нем призревались уже не младенцы, а дети в возрасте от пяти – семи лет. В 1832 г. отставной поручик Степан Григорьевич Иванов пожертвовал Человеколюбивому обществу около миллиона рублей ассигнациями [627]. В следующем году на эти средства открылось и впоследствии содержалось ивановское отделение малолетних, названное в честь благотворителя. Во второй половине XIX столетия на его основе были созданы женская профессиональная школа и ивановское девичье училище, а также приют для мальчиков, сохранивший прежнее название. Во второй половине XIX в. капитал, пожертвованный Ивановым, из-за инфляции начал обесцениваться и процентов с него уже не хватало на содержание этих заведений. Поэтому они начали получать выплаты из сумм совета Человеколюбивого общества, пожертвования в виде членских взносов попечителей и сотрудников.

Большинство детско-юношеских учреждений призрения Человеколюбивого общества в Петербурге во второй половине XIX в. предоставляли от государства чины и мундиры за пожертвования и безвозмездную службу. Решения такого рода принимались непосредственно самими учреждениями, в зависимости от конкретных обстоятельств. Так, в 1871 г. при ивановском девичьем училище была учреждена должность попечителя с правом государственной службы в чине V класса. В 1882 г. учредили десять должностей сотрудников попечителя с правом службы в чине VI класса при условии ежегодного взноса в сумме 300 руб. [628]. Женская профессиональная школа только в 1892 г. предоставила попечителю заведения и десяти его сотрудникам права государственной службы, первому в V классе, прочим в VI классе [629]. Все состоявшие на службе в Императорском Человеколюбивом обществе имели его ведомственные мундиры.

Содержание воспитанников детско-юношеских учреждений Человеколюбивого общества было весьма скромным. Питание, одежда, бытовые условия удовлетворяли лишь минимальные потребности. Безусловно, такое призрение в сочетании с обучением было все-таки лучше, чем голодная смерть на улице или погружение ребенка в криминальную среду, где его тоже в большинстве случаев ждала гибель. Однако это не могло служить оправданием различных злоупотреблений в учреждениях призрения, как и декларируемая цель – подготовка к жизни людей «простого звания». Но только во второй половине XIX в. В России стало возможно говорить о таких вещах открыто.

Негативные факты не находили отражения во всеподданнейших отчетах и других официальных документах. Но в фонде Императорского Человеколюбивого общества, в российском государственном историческом архиве имеются документы, проливающие свет на действительное положение дел в детских учреждениях этого благотворительного ведомства. В 1871 г. Человеколюбивое общество пережило если не скандал, то весьма неприятную историю, вызванную критикой в прессе деятельности этого ведомства. В газете «Петербургский листок» 9 ноября 1871 г. появилась статья «обратите внимание», в которой резко осуждались порядки, существовавшие в доме призрения малолетних бедных. Говорилось о том, что воспитанники заведения содержатся очень плохо: ходят в сапогах без калош, в легких пальто не по сезону, подвергаются грубому обращению со стороны воспитателей и даже телесным наказаниям [630].

Игнорировать прессу было уже нельзя. Времена Николая I, когда любая публичная критика состоявших под покровительством императорской власти учреждений была немыслима, ушли в прошлое. Чтобы не портить репутацию Человеколюбивого общества в глазах общественности, его руководство вынуждено было объясняться. Реакция чиновников интересна не только тем, что раскрывает истинное положение дел в детских учреждениях, она показывает их отношение к той весьма ограниченной свободе слова, которая тогда существовала в России. В объяснительной записке на имя помощника главного попечителя Человеколюбивого общества, не предназначенной для печати, заведующий домом призрения малолетних бедных по поводу грубости воспитателей и телесных наказаний замечает, что воспитатели-«дядьки» «не читали ни одного педагогического сочинения и поступали так, как поступали с ними, когда они воспитывались» [631]. Вместо решительного осуждения телесных наказаний управляющий подчеркивает: «впрочем, хотя я враг телесных наказаний, но вопрос о применимости их еще не решен в педагогике, и я не решусь за невозможность случая, в котором телесное наказание необходимо. Есть, без сомнения, и теперь не одно учебное заведение, где телесные наказания существуют» [632]. Управляющий предлагает не торопиться принципиально отказываться от такого проверенного временем «педагогического» средства, как розги.