Юрий Жук - Вопросительные знаки в «Царском деле»

Но едва П. П. Булыгин добрался до Екатеринбурга, как, волею случая, был опознан, арестован и помещён в тюрьму, откуда ему удалось выбраться, благодаря его сообразительности. Сбежав по дороге (спрыгнув с поезда), П. П. Булыгин с трудом добрался до Вятки, где, находясь в полуобморочном состоянии, пересел уже на другой поезд. Доехав до Данилова, он около двух недель скрывался у знакомого крестьянина, который оказал ему необходимую медицинскую помощь. (У П. П. Булыгина от длительного отсутствия перевязок воспалилась нога.) А после своего частичного выздоровления, он конец июля – начало августа вновь проводит у родителей в селе Михайловском.

Окончательно подлечившись к сентябрю 1918 года, П. П. Булыгин приезжает в Петроград, где, встретившись с монархистами немецкой ориентации, предлагает им свои услуги по повтору попытки спасения Царской Семьи, не веря что Государь расстрелян. Но упомянутыми лицами было сказано: «Рано»…, после чего он решает самостоятельно пробираться на Украину. С этой целью П. П. Булыгин переходит советско-украинскую границу в районе хутора Михайловский и к концу этого же месяца вновь прибывает в Харакс, где принимает командование Отрядом Особого Назначения по охране Е. И. В. Государыни Вдовствующей Императрицы Марии Фёдоровны.

1 января он сдаёт командование своему заместителю и по поручению Вдовствующей Императрицы вместе с Есаулом А. А. Грамотиным едет в Екатеринодар, в Штаб Главного Командования Вооружённых Сил Юга России (ВСЮР), где получает проездные документы для поездки в Сибирь, в Ставку Верховного Правителя Адмирала А. В. Колчака, имея конечной целью выяснение судьбы Царской Семьи [192].

Из всего сказанного наглядно видно, какими же были на деле эти, с позволения сказать, «белогвардейские заговоры», с годами раздутые большевиками до размеров неимоверных…

А теперь, как было обещано, наступило самое время рассказать о тех самых «письмах Офицера», о которых уже неоднократно упоминалось ранее.

Из беседы с И. И. Родзинским 15 мая 1964 года:

«М. М. МЕДВЕДЕВ:

– Расскажите нам о расписке красными чернилами. В архиве перепутали, так сказать, подлинные вещи [193].

– А-а, которую я вел с Николаем переписку. Да, вот, кстати говоря, в архиве, несомненно, я думаю, что [есть этот] документ. [Но] я не знаю, где все это показывают: в Музее Революции, видимо. Там, видимо, есть два письма мною писанные на французском языке с подписью /иностранный язык/ – Русский офицер. Красными чернилами, как сейчас помню, [эти] два письма писали. [А] писали мы [потому что] так это решено было. Это было за несколько дней еще до этого… До, конечно, всех этих событий. На всякий случай, так решили… так затеять переписку такого порядка, что группа офицеров… Вот насчет того, что приближается освобождение, так что сориентировали, чтобы они были готовы к тому, чтобы так … и так далее. И они действительно так готовились по этим письмам.

Это, видите ли, тут преследовались две цели.

С одной стороны, чтобы документы о том, что готовились [к побегу], по тому времени надо было [иметь], потому что [иначе] черт те [что могло получиться] в [противном] случае [194]…

Для истории по тому времени, на какой-то отрезок, видимо, и нужно было доказательства того, что готовилось похищение. Ну, а сейчас что же толковать: действительно документы существуют.

Надо сказать, что никакого похищения не готовилось. Видимо, соответствующие круги были бы очень рады, если бы эти (Романовы – Ю. Ж. ) оказались среди них. Но, видимо, занимались [они несколько] другим: не столько теми поисками царской фамилии, [195]сколько организацией контрреволюции.

Д. П. МОРОЗОВ:

– В более широких масштабах.

И. И. РОДЗИНСКИЙ:

– В более широких масштабах. И[х], видимо, меньше всего интересовала судьба [Их] там.

[И] если бы они оказались… Конечно, их бы использовали. Но, специально, видимо, так вопросами вызволения не занимались. Так нужно понять (понимать – Ю. Ж. ), потому что мы ни одной организации, которая бы так стремилась выкрасть их, не встречали [196]. (…)

М. М. МЕДВЕДЕВ:

– Можно еще просто один вопрос о записке. Скажите, а имел отношение к этой записке Белобородов и Павел (Петр – Ю. Ж. ) Лазаревич?

И. И. РОДЗИНСКИЙ:

– А-а, имел. Да это имел. Я забыл об этом сказать. Письма эти писались не то, чтобы я писал письма. Не так дело было. Так собирались мы обычно так: Белобородов, Войков и я. Я – от Уральской Областной ЧК. Причем Войков был продовольственным комиссаром областным. (…)

И. И. РОДЗИНСКИЙ:

– (…) Вот делалось как.

Вот решили, что надо такое-то письмо выпустить. Текст, составлялся тут же, придумывали текст с тем, чтобы вызвать их на ответы. Вот. И дальше, значит, Войков по-французски диктовал, а я писал, записывал. Так что почерк там мой, в этих документах. Вот и второй раз, по-моему, два письма тоже передавали через одного этого самого… во внутренней охране. Там две были линии охраны. Так вот этот стоял во внутренней [и] через одного товарища… [197]Там специально ему поручили, так он передавал» [198].

Так что же представляли собой эти письма? [199] [200]

Но, прежде чем рассказать об их содержании, хотелось бы обратить внимание читателя на форму их написания, ибо все они имели одну общую особенность – текст каждого письма занимал лишь половину бумажного листа. Вторая же всегда оставалась чистой, чтобы в каждом из таковых иметь как само письмо, так и ответ на него. То есть под видом конспирации (письмо и ответ, якобы, сразу подлежали уничтожению), чекисты на деле имели «неопровержимые улики» существующего заговора.

И хотя впоследствии И. И. Родзинский будет утверждать, что переписка эта была затеяна для того, чтобы выяснить готовность Царской Семьи к побегу, это, разумеется, было не совсем так. Ибо в данном случае уральские чекисты, как говорится, сразу «убивали двух зайцев».

В случае «успеха», можно было «со спокойной совестью» пострелять всех Романовых при попытке к бегству. А в случае отказа с Их стороны бежать, заранее иметь на руках уже упомянутые «неопровержимые улики» существующего «монархического заговора», которые в дальнейшем всегда можно будет представить центральной власти в качестве документов, оправдывающих радикальные действия уральских властей в деле ликвидации Романовых.

Первое «письмо Офицера» было написано не позднее 20 июня 1918 года. В нём тот сообщал Царской Семье, что восставший Чехословацкий Корпус находится всего в 80 верстах от Екатеринбурга, а также предупреждал Романовых быть осторожными, «…потому что большевики, раньше, чем будут побеждены, представляют для Вас гибель реальную и серьезную». В этом же письме он просил Романовых нарисовать для него план занимаемых ими комнат (возможно, эта идея пришла на ум А. Г. Белобородову после имевшей место «истории с планом дома», доложенной ему ранее А. Д. Авдеевым), а также, чтобы все узники дома Ипатьева находились в состоянии постоянной готовности. Одному же из них рекомендовалось не спать каждую ночь от двух до трёх часов ночи. (Этой рекомендацией, безусловно, прощупывалась готовность Царской Семьи к побегу.)