Феликс Медведев - Мои Великие старики

(Мы все хохочем).

– Как вы считаете, вы могли бы работать более интенсивно? Могли бы сделать в литературе больше?

– Я написал столько, сколько мог. Вчера, к примеру, я написал страницу с половиной. У меня гостил знакомый, и я ему сообщил, что написал полторы страницы. Он был поражен. Говорят, что Бальзак, который считается самым плодовитым писателем, писал три страницы в день.

Недавно я читал лекцию для интересующихся литературой людей в штате Айдахо, недалеко от того места, где Хемингуэй покончил с собой. Я вполне уверен, что он чувствовал, что его талант уходит, энергия кончается. И он решил, что нет смысла продолжать жизнь. У меня все еще есть смысл.

Воннегут – не из ручных звезд. Не так-то просто было журналисту или какому-то любителю автографов поймать его в свои сети. Он считал, что фраза, произносимая писателем вслух, редко выражает именно то, что он хотел сказать, если она сначала не изложена на бумаге. Писатели – ораторы никудышные, и в этом повинно их ремесло, которое вынуждает их целые годы, если понадобится, проводить за письменным столом, тщательно взвешивая каждую новую мысль и обдумывая, как ее лучше выразить. Интервьюеры норовят ускорить этот процесс. Они, так сказать, «трепанируют» писателей, пытаясь выудить из их мозга неизрасходованные идеи, которые могут и не появиться на свет божий. «И я говорю всякому, – заявил Курт Воннегут в „Интервью, взятом у самого себя“, – кто еще надеется покопаться в моей черепной коробке, что извлечь что-либо из мозга писателя можно, лишь оставив его наедине с самим собой до тех пор, пока он не будет готов, черт возьми, изложить все на бумаге».

Но мне повезло. Я попытался покопаться в черепной коробке мэтра американской литературы, принадлежащего к племени самых смелых и дерзких писателей XX века, прозванных в Америке «черными юмористами». Кто читал его книги «Утопия 14», «Сирены Титана», «Да благословит тебя бог», «Колыбель для кошки», «Бойня номер пять», «Завтрак для чемпионов», которые удостоились чести полыхать в кострах, разожженных американскими мракобесами, надеюсь, увидел в них и злой гротеск, и издевательство над тем, что человечество окрестило тупостью и мещанством.

– Скажите, кто написал «Тихий Дон»? Это действительно Шолохов написал?

– Одно время появились версии, что автором мог быть кто-то другой. Насколько мне известно, словарь «Тихого Дона» заложили в компьютер и, сличив разные части романа, пришли к выводу, что это язык Шолохова, что автором разных частей романа мог быть один человек. Но вообще у нас об этом почти не пишут… А почему, Курт, вы об этом спрашиваете? Вас одолевают какие-то сомнения?

– Я скажу только так: «Природа не может ошибиться». Вообще я никогда не боялся ничего, но сегодня я боюсь, что меня не понимают. Это напоминает заботы, когда ваш сын учится в школе, и вы для него становитесь все глупее. Думаю, что такое же происходит и со мной.

– Много ли в США читателей? Я, честно говоря, запутался… Некоторые советские источники сообщают, что в Америке книг не читают, что американцам не до книг, сам же я видел в книжных магазинах много покупателей, а на подмостках Национальной библиотеки в Нью-Йорке и в самой библиотеке – очень много читателей.

– Могу сказать только приблизительно. И то, сведения от одного специалиста. Отвечая мне на подобный вопрос, он сказал: «Если бы я сознался, сколько людей читают в США, и если бы я об этом сообщил в прессу, это было бы расценено как предательство с моей страны: один из двадцати». Я считаю, что в сравнении с Советским Союзом это, конечно, статистика плохая.

– А у вас-то остается время на чтение книг?

– Не очень много. Ведь я не должен следить за здоровьем или течением болезни литературы сам лично. У меня много друзей в разных странах, и они рассказывают о самом интересном и помогают мне быть в курсе новинок. А сам я, к сожалению, много читать не могу. Раз в неделю почтальон доставляет несколько десятков книжек. О каждой рекомендация: «Это – самое-самое!» Ну разве есть у человека столько времени, чтобы так много одолеть?

– Вы популярны у себя на родине?

– Если я иду по Нью-Йорку, то, как правило, два человека со мной здороваются, хотя я с ними не знаком. Не знаю, плохо это или хорошо, мало или много. Я не считаю себя популярным. Популярны те, кто не вылезает из телевизора.

– Может ли писатель в США влиять на общественные, политические события?

– Влиять – это значит воспитывать, поучать. Нет! У нас никто никого не воспитывает. Может быть, поэтому у нас никогда книга, написанная американцем, не была запрещена. Разрешено все, что хотят читать американцы. Потому что правительству вот уже двести лет решительно наплевать, что говорит писатель, а из-за этого и всем наплевать… А у вас писатель что-то может изменить?

– Я бы сказал: да. Например, Валентин Распутин занимается проблемами спасения Байкала, и ему многое уже удалось.

– Как он это делает?

– Он будоражит общественное мнение своими статьями, ходит к министрам, участвует в заседаниях экспертов и в разных комитетах.

– У нас есть один писатель, который тоже хочет помочь природе. Но эффекта нет. Он знает многих в правительстве, он товарищ брата Джорджа Буша, нашего президента, но у него все равно ничего не выходит. Его слушают, соглашаются, но ничего не делают.

– Когда вы последний раз давали интервью советскому журналисту?

– За все время я дал примерно шесть-семь интервью журналистам из России. А вообще встречи бывают довольно регулярно. Но их обыкновенно больше интересует, что мы можем сделать в борьбе за мир. Я доволен, что вы не спрашиваете об этом и не называете меня прогрессивным.

– Вы ведь не раз бывали в Советском Союзе, у вас там друзья?

– Да, я у вас был четыре раза. Встречался с Евтушенко. Был с женой у Андрея Вознесенского. Я к нему расположен и даже прощаю, что он часто при мне говорил по телефону. Причем, и в Переделкине, и здесь, в Нью-Йорке… Я соболезновал ему, когда скончался его отец, я помню это.

– Вы знаете, что Курт Воннегут – пожалуй, самый популярный американский писатель в Советском Союзе?

– После Джека Лондона… (Смеется).

– Я имею в виду нынешних, живых. Вы для нашего читателя – американский классик.

– Если это так, то, наверное, благодаря моей переводчице Рите Райт. К сожалению, я получил известие о ее кончине…

– Вы знаете, Курт, я общался с Ритой Яковлевной лет десять назад и вспоминаю, что она рассказывала, с каким увлечением работает над вашими книгами.

– Я был с ней в Париже, она идеально говорила по-французски, по-немецки. Она была замечательным, высокопрофессиональным переводчиком. Хотя, к сожалению, я могу об этом судить только по отзывам других. Она правильно сделала, что поменяла когда-то свою профессию, кажется, биолога, на профессию переводчика.