Владимир Липилин - Крылов

«Учить показом, а не рассказом» – вот в чем он видел основу формирования специалиста. Навести студента, используя природные способности, к выбору его будущей деятельности, а не вдалбливать ему курс за курсом в полном объеме, на изучение которого сам обучающий затратил не одно десятилетие».

Убедительный показ, произведенный Титовым, перенацелил Крылова. Поступление в Морскую академию приобрело совершенно другую основу: из желания достигнуть сугубо личных знаний теперь Крылов преследовал цель, как «средственно» обучить других для того, чтобы строить корабли, мосты, туннели и многое-многое другое.

В сентябре 1888 года мичман Крылов был зачислен слушателем кораблестроительного отделения Морской академии. Осенью 1890 года после выпускных экзаменов в его личном деле появилась запись: «Конференция Николаевской Морской академии свидетельствует, что мичман Алексей Николаевич Крылов окончил курс по кораблестроительному отделению по I разряду и записан на мраморную доску».

Самостоятельно освоенные до поступления в академию такие дисциплины, как математика, общая физика, теоретическая механика позволили слушателю Крылову не только «легко следить за читаемыми курсами, но и, как отмечал он сам, относиться к ним критически». Весьма характерен в этом смысле эпизод с профессором Краевичем, известным автором учебника физики для гимназий, которому Крылов сдавал экзамен по термодинамике. Профессор предложил слушателю вопрос об абсолютной температуре. Даже начало ответа было столь глубоким, что экзаменатор, перебив экзаменующегося, сказал:

– Мне стыдно вас экзаменовать – мы стоим на одной ступени развития.

Естественно, формальности ради на испытательном листе появился неизменный балл – «12».

Нечто аналогичное происходило и на встречах с другими преподавателями, а с профессором А.Н. Коркиным на обожествляемой обоими математике встречи эти превращались в диспуты равноправных коллег.

Естественно, коллеги освобождали слушателя от обязательных занятий. Крылов занимал «окна» прослушиванием лекций на гидрографическом и механическом факультетах. Кроме того, магнитом притягивал к себе маленький кабинетик на верфи, где кудесничал над кораблями Титов. Каждый визит к нему не обходился без толики «средственных» познаний.

Конечно, блестяще закончившему курс слушателю было предложено остаться в академии для подготовки к профессорскому званию. Предложение об этом конференции академии внес заслуженный ее профессор Коркин, видевший в мичмане Крылове своего восприемника.

Одновременно, как мы уже знаем, по «протекции» адмирала К.И. Ермолаева ставший штабс-капитаном Крылов вместо отделенного командира в 4-й роте Морского 48 училища стал его преподавателем. Правда, и в академии и в училище он на целый год остался как бы за штатом: пока бюрократическая машина морского ведомства «обкатывала» в канцеляриях приказ о назначении, преподавательские часы были распределены. Волею бюрократического случая Крылов оказался на весь учебный год запасным, или подменным, лектором на случай болезни основного.

Не воспользоваться сей неуклюжей нерасторопностью прямого и косвенного начальства было бы грешно. Поблагодарив в душе бравых, но медлительных писарей и столоначальников из морского министерства, Крылов так распределил свободный год: обучение и еще раз обучение – самого себя и… Титова.

Как засвидетельствовано академиком, ученик и учитель поменялись ролями: «В то время на Франко-Русском заводе строился броненосец «Наварин», и я частенько забегал на Галерный островок проведать Петра Акиндиновича и увидеть что-нибудь новенькое.

Как-то раз он мне и говорит:

– Хоть ты теперь и профессор, да и чин у тебя другой, а я все тебя мичманом буду звать. Так вот, мичман, вижу я, ты по цифирному делу мастак. Обучи ты меня этой цифири, сколько ее для моего дела нужно, – только никому не говори, а то меня засмеют.

…Так мы в два года прошли элементарную алгебру, тригонометрию, начала аналитической геометрии, начала дифференциального и интегрального исчисления, основания статики, основания о сопротивлении материалов и начала теории корабля. Титову было 48-49 лет».

С обучением собственным у Крылова возникли неожиданные препятствия: разрешение от непосредственного начальства посещать лекции встретило протест у начальства Петербургского университета. Положение министерства народного просвещения разрешало допуск к университетским занятиям лишь тем, кто окончил классическую гимназию. Ни училище, ни академия к подобному разряду не относились.

Препятствие было преодолено, но зарубка о казуистике в памяти осталась. Запал сарказма, накопленный в разных инстанциях при поступлении в университет, впоследствии нашел выход на заседании Междуведомственной комиссии по улучшению средней общеобразовательной школы. Не поздоровилось на этой комиссии и самому ее председателю, реакционному министру Н.П. Боголепову, досталось и морскому ведомству. В результате вбивания в кадетские головы схоластических, не применяемых в жизни предметов ученики «синекдоху знают, амфибрахий с амфибией не смешивают, а десяти слов толково и грамотно написать не умеют», – говорил преподаватель Морского корпуса капитан Крылов в 1900 году.

А пока что вольнослушатель Петербургского университета усердно слушал курс по теории вероятностей, читаемый академиком А.А. Марковым, курс теоретической механики профессора Д.К. Бобылева.

Эти и другие ученые, последователи гениальных русских математиков М.В. Остроградского и П.Л. Чебышева, оказали огромное влияние на исследовательскую, инженерную и педагогическую деятельность Крылова.

Основатель петербургской математической школы Пафнутий Львович Чебышев, по убеждению Крылова, оперировал «топ разумной строгостью, которая, предохраняя от ошибок, сообщает непреложность выводам».

Пропагандист великого Чебышева – так можно назвать Крылова.

Отлично понимая, что за именем и трудами Чебышева стоит вся русская наука, молодой преподаватель Морской академии настоятельно рекомендовал слушателям использовать в их будущих разработках именно чебышевские труды. Сам подготавливает «Новый метод расчета элементов подводной части судна», основанный на «правиле Чебышева», более простом и точном, чем у англичан Ранкина и Симпсона.

С точки зрения Крылова, труды Чебышева по теории приближенных функций, его изыскания о приближенных вычислениях, его теория вероятностей использовались в практике неоценимо мало.

Подобное положение нельзя было считать нормальным, и Крылов со свойственной ему энергией и присущей прямотой в высказывании мнения буквально ринулся в бой за труды великого русского математика.