Юрий Соловьев - Воспоминания дипломата

В трудном положении оказалась и вся балетная труппа Дягилева. В труппе оказался поляк с австрийским паспортом. Уволив его, Дягилев счел почему-то нужным сообщить об этом французам. С этого момента вся русская балетная труппа была взята под подозрение. Несмотря на то что французский министр внутренних дел Памс был старый приятель Дягилева, французы отказали всей труппе в визе для въезда во Францию. И это несмотря на то, что труппа неоднократно во время войны давала в Париже бесплатно представления в пользу французского Красного Креста. Во всем этом, конечно, нельзя было упрекать только французских дипломатов или министра. Во Франции к этому времени все уже было в руках военного командования, а в действительности - второго отдела главного штаба, иначе говоря, французской контрразведки. Даже такой опытный дипломат, каким был французский посол в Мадриде Жоффре, предшественник Тьерри, и тот со страхом озирался на молодого офицера, прикомандированного к посольству главным штабом. Это, впрочем, не помогло, и Жоффре был вскоре уволен в отставку. Кстати о визах. Незадолго перед отставкой Жоффре ко мне обратился русский гражданин с просьбой выхлопотать ему визу во Францию. Я написал во французское посольство и вскоре получил ответ за подписью посла, что сделать это невозможно. Тем не менее через два дня ко мне пришел тот же русский и показал выданную ему визу; оказывается, она была дана ему непосредственно по приказанию из Парижа. У него там оказался какой-то знакомый депутат.

Принимая во внимание создавшуюся под давлением союзников обстановку в Мадриде, я решил при первой возможности сложить с себя звание поверенного в делах, несмотря на то, что, например, английский посол меня сильно убеждал этого не делать, а со стороны испанцев я встречал постоянно полную поддержку. Случай скоро представился.

Как я говорил выше, испанский двор в течение нескольких лет войны перестал приглашать на свои приемы дипломатический корпус. Наконец, в начале января 1918 г. им было решено дать два обеда, поделив дипломатов на две группы: союзную и центральных держав. Представители нейтральных правительств были распределены между этими группами. Дня за два до первого из этих обедов я узнал от заведовавшего церемониальной частью моего старого приятеля графа де Велье, что русское посольство не предполагается приглашать ни на один из этих двух обедов. Воспользовавшись этим и приноровив свою ноту к моменту, когда приглашения еще не были разосланы, я написал министру иностранных дел приблизительно следующее: "Ввиду того что испанское правительство не признает существующего в России правительства, я считаю свою миссию оконченной, передаю дела миссии хранителю архивов, которого назову впоследствии, и прошу выдать мне и моей дочери испанские паспорта для выезда из Испании". Одновременно я просил английское и французское правительства о выдаче мне и моей дочери транзитных виз. Надо отдать справедливость, англичане поступили весьма любезно и скоро снабдили меня рекомендательными письмами и т.п., а французы - крайне неохотно и с большой проволочкой. О своем отъезде я уведомил циркулярной телеграммой также все наши заграничные представительства, считая себя к этому обязанным своими прежними коллегиальными с ними отношениями. Перед отъездом я нанес прощальные визиты всем иностранным представителям как союзных, так и центральных держав, а равно был принят в прощальной аудиенции Альфонсом XIII и королевой-матерью. Король меня принял любезно и справился в шутливой форме, как поживает "совет русских послов в Париже". Он, по-видимому, трунил над подобной новоявленной организацией. Между прочим, Альфонс XIII встретил меня фразой: "Я сожалею, что принимаю вас "en monsieur et non en diplomate"". Король не очень хорошо говорил по-французски: "monsieur" в этом смысле всего вернее переводится словом "порядочный человек", а не "частное лицо", что хотел сказать король. Это дало мне возможность ответить: "Я прежде всего порядочный человек, а лишь затем дипломат". Это был мой последний дипломатический разговор. В Мадриде я оставил в качестве хранителя архивов барона Мейендорфа, о чем и сообщил испанскому министру особой нотой.

В общем с испанцами я расстался весьма дружелюбно. Со многими из них я успел подружиться. При нашем с дочерью отъезде на вокзал, помимо знакомых испанцев, из русских присутствовала почти вся труппа нашего балета во главе с Дягилевым. Она еще не получила возможности покинуть Испанию. Но вскоре и ей это удалось благодаря содействию англичан. Балет выехал через Португалию в Англию. Французы же остались непреклонны.

Первого февраля 1918 г. я пересек испанскую границу, но успел, переночевав в Биаррице, прочитать мадридскую газету от вчерашнего дня, где моему отъезду после шестилетнего пребывания в Испании было посвящено несколько любезных строк. При этом отмечалось, что я возвращаюсь на родину (en su pais). To же говорилось и в выданном мне испанском дипломатическом паспорте. Действительно, для меня не могло быть другой родины, кроме той, где я родился и откуда выехал около двадцати пяти лет назад, чтобы занять свой первый заграничный пост.

ЧАСТЬ II

Мадрид - Москва (1918 - 1922)

В Мадриде (осень 1917)

Телеграфные известия об Октябрьской революции доходили до Испании с опозданием и освещали события в искаженном виде. Сообщения проходили через цензуру командования, прочно державшего в то время в своих руках контроль над международными телеграфными сообщениями. Разобраться во всем, что произошло в Петрограде, не было возможности. Тем не менее для меня было ясно, что петроградские события в корне меняют положение России в отношении мировой войны, что у нас установлен новый строй и что во всяком случае нам, русским представителям за границей, с союзниками больше не по пути. На русско-германо-австрийском фронте фактически наступило перемирие, а тем самым менялись и задачи нашей работы за границей, так как Россия становилась нейтральной.

Почти в то же время пришло известие о предложении Советского правительства всем воюющим странам начать мирные переговоры, причем мир предполагалось заключить "без аннексий и контрибуций". Таково было решение II съезда Советов от 8 ноября (26 октября) 1917 г. Вскоре это предложение было подтверждено и циркулярной нотой Наркоминдела. Новые задачи, поставленные перед представителями России за границей, по моему мнению, заключались в том, чтобы, во-первых, добиться признания нейтралитета России, а во-вторых, содействовать присоединению союзников к общим мирным переговорам, предложенным II съездом Советов.

Теперь, через пятнадцать лег, когда я нахожусь в Москве и работаю в Советском Союзе, я могу хладнокровно отнестись к затруднениям, встреченным мной при попытках выполнить свой долг в рамках дипломатической деятельности в Испании. Полное освещение того, как Октябрьская революция отразилась за границей - дело будущего историка. Тем не менее небесполезно уже теперь опубликовать некоторые зарубежные подробности, связанные с этим историческим моментом. Среди материалов такого рода не последнее место занимают мемуары свидетелей того, что произошло. Пусть судят другие, правильно или нет я действовал в Мадриде в конце 1917 г., но не могу не сказать, что в момент Октябрьской революции страсти в раздираемой империалистической войной Европе настолько разгорелись, что к концу 1917 г. создалась совершенно ненормальная обстановка для дипломатической работы.