Юрий Соловьев - Воспоминания дипломата

При столь необычных обстоятельствах я снова оказался в знакомой мне с детства Польше. Последний раз мне пришлось там быть около трех лет назад, в 1915 г., когда я приезжал в Варшаву и Вышков за месяц до вступления туда германской армии. Мне невольно пришло в голову следующее сравнение. До войны, в июне 1914 г., я проехал от Мадрида до Варшавы всего за два с половиной дня. Тогда только что был введен новый поезд между Мадридом и Парижем, уходящий из Мадрида по утрам. В час дня можно было попасть на сибирский экспресс, проходивший расстояние между Парижем и Варшавой за 30 часов. На этот раз я ехал из Мадрида в Варшаву около 10 месяцев. Тогда был призрачный расцвет капитализма, уже подходившего к своему крушению, теперь Европа была разорена, но далеко не призрачно.

Невольно вспомнились и слова, сказанные генералом ордена иезуитов моему знакомому поляку графу Платеру в 1917 г.: "Все желают окончания войны, но мало кто отдает себе отчет в том, что после войны наступят гораздо более трудные времена". Вспоминались и слова, слышанные мной в Монтрё перед самым отъездом из Швейцарии от одной француженки. Я ее поздравил с победой Франции. Она скромно заметила: "Да мы не радуемся: победили не мы, а другие". Это было верно. Вспоминается, что Извольский любил повторять: "Франция истекает кровью", но он мог бы с еще большим основанием говорить это о России. Хотя он был и русским послом, но о России забыл и во всяком случае не помнил о Зольдау, благодаря которому в самом начале войны был спасен Париж.

Вот с такими-то безотрадными мыслями я подъезжал к Млаве. На вокзале царил беспорядок. Пол был густо усыпан билетами всех видов, распоряжались на вокзале молодые люди в фуражках с белым орлом; то были вновь навербованные польские дружинники, находившиеся под начальством тех самых польских легионеров, которые еще так недавно сражались вместе с Пилсудским на стороне австрийцев.

В Варшаву отправлялся, к счастью для нас, едва ли не первый поезд, составленный исключительно из вагонов четвертого класса. Вагоны были переполнены русскими военнопленными. Наши спутники были весело настроены. Они были твердо уверены, что попали, наконец, к себе на родину и что их испытаниям наступил конец. Между тем завязалась беседа. Поезд шел очень медленно. Навстречу то и дело попадались поезда, переполненные разоруженными немцами, и в этих случаях наши спутники-военнопленные, сговорившись заранее, затягивали веселую хоровую песню: "Deutschland hat nur Marmelade, Marmelade, Marmelade..."*. Песенку они пели весьма добродушно, и я не мог не удивиться этой неизменной славянской незлобивости.

______________________

* " В Германии есть только мармелад, мармелад, мармелад". Песня, наверное, была создана в лагере, где им приходилось жить впроголодь .

______________________

Варшава. Вена. Прага (1918-1919)

В Варшаву мы прибыли около 8 вечера. Город почти не был освещен. Изредка ходили трамваи, но нас с ручным багажом в вагон не пустили. Выручил меня один из наших новых приятелей-военнопленных: он помог донести багаж и достать извозчика, на котором мы доехали до центра города. Мы отправились в гостиницу "Бристоль", в которой я жил прежде в течение многих лет. Персонал гостиницы был тот же, и все нам от души обрадовались.

Как и прежде, эта гостиница была своего рода центром варшавской жизни. В ней размещались наши штабы во время первого года войны, там же останавливались затем и германские.

На следующий же день я отправился в Вышков, расположенный на Западном Буге, в 50 километрах от Варшавы, в двух часах езды по железной дороге, а на автомобиле - не более часа. Свой дом и сад, прилегавший почти непосредственно к посаду, я нашел в плачевном состоянии.

Правда, немцы сохранили все деревья, но заборы были сломаны, дом, где во втором этаже помещалось местное германское этапное управление, был в необычайно запущенном состоянии: окна в третьем этаже разбиты, а в нижнем некоторые комнаты производили впечатление, что ими пользовались как конюшнями. Из мебели почти ничего не осталось. Но меня ожидала еще большая неприятность. Днем я зашел к арендатору майората Вышков В.Э. Громчевскому. Когда мы с дочерью сидели у него, пришел молодой человек с ружьем в руках и объявил, что майорат взят в казну.

Пройдя с Громчевским по полям, я увидел весьма знаменательное зрелище. На них под руководством французского офицера возводились траншеи, причем обращены они были на восток. Интересно было убедиться, с какой поспешностью французские военные проникли в Польшу, возводя новые укрепления, направленные на этот раз против России. Я вспомнил виденные мной в тех же местах в 1915 г. траншеи, правда, весьма неглубокие, выстроенные еще царскими войсками против немцев; тогда ими так и не воспользовались, так как территория Польши к востоку от Варшавы была сдана без боя. С другой стороны, работа французского офицера доказывала, что война еще далеко не закончена и что я нахожусь в окружении отравленных газами траншей в еще более насыщенном ядом тылу.

В тот же день я вернулся в Варшаву. В Вышкове теперь у нас остались лишь дом и часть сада. Тем не менее я решил окончательно порвать с Вышковым, не желая попасть в такое же положение, в каком очутились в 1918 г. оставшиеся в Польше русские помещики.

В гостинице меня ожидал приятный сюрприз: весь наш багаж был доставлен из Александрова в полном порядке.

В Варшаве, как пришлось скоро убедиться, я уже не в первый раз на своем пути в Москву вновь оказался в своего рода ловушке. Выехать оттуда в РСФСР в то время не было никакой возможности, если не идти на авантюру вроде нелегального перехода через границу. Тогда мы решили продать наш дом и небольшой участок при вышковском майорате, чтобы получить средства на существование.

В конце 1917 г. отношения Польши с другими странами были весьма неопределенными. С Германией и Австро-Венгрией все официальные отношения были порваны после ухода оккупационных войск. Попытка Берлина прислать в Варшаву посланника кончилась ничем, и поселившаяся было в гостинице "Бристоль" германская миссия в составе нескольких человек так же быстро исчезла, как и появилась. Других иностранных представительств также не было. Между прочим, здесь не было даже испанского консула, который мог бы защищать русские интересы во время войны. Что касается союзных держав, то они не спешили с признанием польского правительства во главе с "комендантом" Пилсудским. Париж еще не забыл, что Пилсудский незадолго до того стоял во главе польских легионов, сражавшихся против России в рядах австро-венгерской армии. Варшавское правительство временно признало "польский комитет" в Париже, составленный из польских эмигрантов. В нем главными действующими лицами были Маврикий Замойский, будущий министр иностранных дел Польши граф Сабанский и другие представители польской аристократии, которых я встречал в Париже во время войны.