Александр Трофимов - Сын башмачника. Андерсен

И с тех пор я слышу, как разговаривают снежинки во время полёта, — это первое, что подарил мне Андерсен. Потом я научился чувствовать, как больно снежинкам ложиться на асфальт, который мы с матерью очистили от снега, делая свою зимнюю работу.

Проходили весны и зимы, Андерсен незримо присутствовал рядом — во дворе, за партой в школе, во время футбола он болел за меня. Он не просто был рядом, а постепенно учил меня понимать, что говорят по ночам ветки месяцу. Много лет спустя я научился понимать, что в домах, где не читают Андерсена, часто болеют дети и взрослые живут в несчастье, хотя и в довольстве. Он был величайшим врагом пошлости, а спастись от неё можно было, только построив свой мир, совершенно свой, из сделанных именно тобою кирпичей, по твоей мечте, а не по проекту из доступной книги...

Я выучился в его школе, хотя не ведал об этом. Я узнал, как тяжко дождю понимать людей, позабывших дома зонты, и от моей улыбки расцветал кактус на третьем этаже, моё детство, нищее, совершенно нищее, но такое счастливое, тонуло то в реке материнских волос, то в реке снега, то в потоках ливня или солнечного света...

В деревне, куда я иногда отправлялся, я сочувствовал дровам, которые продрогли на улице и мечтали поскорее пробраться в печь, ветер больно кололся о частокол огорода, и я заговаривал его раны, а ночью я обрезал кусочек луны и делился им со знакомым голодным мышонком, летом ромашки были как микрофоны других цивилизаций, иных планет и эпох, я мог услышать от одной ромашки голос динозавра, который жил миллионы лет назад, а от другой — смех Дюймовочки, той самой...

А в городе в это время булыжники мечтали, чтобы на них росли цветы и лужи приходили к ним в гости; по утрам я так ясно слышал, как первый солнечный луч звенит, столкнувшись с последним лунным лучом.

Я же навсегда знал, что всякий василёк может поведать сказку, если полюбит тебя, а гриб знает любую тайну леса и хранит их все под своей великолепной шляпкой, а ворон больше всего на свете ценит прикосновение облаков. Однажды я даже видел, как плачут муравьи в разрушенном кем-то муравейнике, и всё чаще вспоминал афоризм моего сказочника: «Не беда появиться на свет в утином гнезде, если ты вылупился из лебединого яйца».

Я легко могу представить себе людей, не читающих Л. Толстого и Ф. Достоевского, таковые есть даже среди писателей, но никакая богатая фантазия, на мой взгляд, не представит себе человека, не знающего Ганса Христиана Андерсена.

Самая лучшая автобиография, когда-нибудь написанная в мире, — «Гадкий утёнок»... Мне ближе андерсеновское название — «Безобразный утёнок».

Для детей слово «гадкий» — не самое лучшее.

В 1895 году в Санкт-Петербурге, в типо-литографии и переплётной С. М. Николаева, вышел четвёртый, последний том собрания сочинений Андерсена. В четвёртый том вошли приложением и два портрета Андерсена, гравированные на дереве В. В.Матэ. Определением Учебного комитета Министерства народного просвещения это издание было рекомендовано для приобретения в фундаментальные и ученические библиотеки средних учебных заведений.

Её императорскому величеству государыне императрице Марии Фёдоровне с глубочайшим благоговением переводчика А. и П. Ганзен посвятили свой труд.

Лучше, полнее этого четырёхтомника в России за сто лет так и не издали, хотя утешением нам может служить факт, что этот ганзеновский четырёхтомник — наиболее полное собрание сочинений Г. X. Андерсена за пределами Дании. Супружеская чета А. В. и П. Г. Ганзен сделали нам прекрасный подарок на многие десятилетия, а может быть, века. Петер Эммануэль Ханзен (1846-1930), иначе говоря Пётр Готфридович Ганзен, и Анна Васильевна Ганзен (1869-1942) переводили с подлинника не только Андерсена, но и Гамсуна, Бьернсона, Ибсена. П. Ганзен переводил на датский Л. Н. Толстого и И. А. Гончарова.

Кто любит Андерсена, пусть вспомнит о них... Ведь переводчики — тягловые лошади прогресса.

Многие сказки Андерсена политичны, остроумны, даже фельетонны. Дюймовочка, Голый король, Стойкий оловянный солдатик стали именами нарицательными, внедрились в сознание, как порождение народного бытия.

Ни Ибсен, ни Гамсун, ни другие замечательные люди Скандинавии никогда не займут место рядом с Андерсеном, ибо он приходит к нам с самого раннего детства и обаяние показанной им сказочной жизни не покидает нас до смертного часа.

Всепроникающая поэтичность Андерсена, исток которой — детство, в сущности, несчастливое, но его особо устроенной психикой воспринимающееся как солнечный сгусток счастья.

Андерсен облагородил книги. Он выжил благодаря книгам.

Да, книги — кормят. Да, они делают человеком. Да, они дают то, что никто ещё не мог дать человеку. Ибо — в начале было слово.

Андерсен в шутку написал биографию свою:

Отец — Шекспир, Гольдберг.

Мать — Поэзия.

Родина — книга.

Хотя всю жизнь он терпел муки, он был прав, написав о себе в «Сказке моей жизни»: «Жизнь моя настоящая сказка, богатая событиями, прекрасная! Если бы в ту пору, когда я бедным беспомощным ребёнком пустился по белу свету, меня встретила на пути могущественная фея и сказала мне: «Избери себе путь и цель жизни, и я, согласно с твоими дарованиями и по мере разумной возможности, буду охранять и направлять тебя!» — и тогда жизнь моя не сложилась бы лучше, счастливее, разумнее. История моей жизни скажет всем людям то же, что говорит мне: «Господь Бог всё направляет к лучшему».

Господи, спасибо тебе, что ты так направил его жизнь, шепчу я более века спустя, глядя на лик Вседержителя...

Он написал пять романов и повесть, более двадцати пьес, пять книг путевых очерков. Сохранились его мемуары, переписка, дневники. Он с невероятной быстротой создавал стихотворные экспромты. Количество написанных им стихотворений исчисляется сотнями.

Мы совсем не знаем его как романиста, между тем его роман «Импровизатор» высоко ценил Лев Николаевич Толстой, читатель претенциозный и редкий... единственный в своём роде.

Огромно его эпистолярное наследие, он берег не только письма, важные и не важные, но и вырезки из газет, театральные афиши.

Он был предельно обидчив, мог заплакать за обеденным столом, если ему казалось, что его кто-то оскорбил...

Письма комментируют его богатейшие связи с современниками, его битвы с невзгодами, признательность в его адрес со стороны читателей.

Многое Андерсен писал из-за огромной нужды, потому далеко не всё равноценно в его творчестве. Пьесы Андерсена шли не без успеха, но кто поставит их сейчас? Пьес оказалось недостаточно, чтобы проникнуть в двадцатый век, сказки — всегда самодостаточная величина.

Главное — сказки, сказки, сказки... Его чарующие, незабываемые сказки, которые продиктовали ему ромашки, птицы, солнечные лучи, старые дома, игрушечные солдатики.