Николай Кузнецов - Накануне

Вдоль побережья высились исполинские деревья, яркие и нарядные в осеннем уборе. Эсминец, на котором я прибыл, стоял, бросив якорь и ошвартовавшись кормой за могучий ствол. Никто этому не удивлялся, были довольны, что деревья растут так близко от воды.

Комендант укрепленного района помещался со своим штабом в деревянной избе. Считали, что он устроился с удобствами. Воинские части жили еще в палатках, строители сооружали себе землянки.

— Трактор готов,— доложили нам. Другими видами транспорта в то время по суше никуда нельзя было добраться.

Батарея, на которую мы приехали, тоже еще только сооружалась. Работали и строители, и артиллеристы. Все торопились закончить кладку бетона до наступления морозов. Людям приходилось трудно, но они не жаловались, просили лишь об одном: помочь им материалами, которые надо было завезти до зимы.

Примерно такую же картину застали мы и в других бухтах, куда заходили на обратном пути. Ближе к Владивостоку я увидел более обжитые места. Там были законченные строительством береговые батареи, уже готовые аэродромы, у новых пирсов стояли подводные лодки.

Впрочем, и здесь в одной из долин мы ходили по свежей вырубке, вдоль колышков, расставленных длинными замысловатыми рядами.

— Здесь будет жилой городок,— показывали нам.

Буквально со дня на день должны были прибыть воинские части, чтобы осваивать эти места.

В общем, было отрадно видеть, что силы флота быстро растут, что правительство очень заботится об укреплении всего нашего Дальнего Востока.

Постепенно я втягивался в дела и присматривался к людям.

На новом театре оказалось немало старых знакомых. В те годы флоты были еще сравнительно невелики, строевой командный состав для кораблей готовило одно лишь Военно-морское училище имени Фрунзе в Ленинграде, которое окончил и я. Знать каждого фрунзенца, конечно, было невозможно, но фамилии большинства командиров соединений и кораблей были мне знакомы. Особенно хорошо знал я товарищей, служивших прежде на Черном море. Немало их приехало на Тихий океан. По специальному решению партии и правительства туда направляли со всех флотов. Надо было надежно закрыть сухопутные и морские границы на Дальнем Востоке. Новый флот по численности личного состава стал самым крупным.

Служба на Тихом океане была тогда очень трудной, сложной и суровой. Огромные морские и сухопутные просторы, неустойчивая погода, отсутствие населенных пунктов, бытовые неудобства и… весьма неспокойная обстановка. Но все это делало Тихоокеанский флот отличной школой воспитания и закалки людей. Те, кто прошли там выучку, как правило, проявили себя наилучшим образом и в годы Великой Отечественной войны.

Где только я не встречал позже тихоокеанцев! Почти на всех флотах! Пройдя суровую школу на Дальневосточном театре, многие из адмиралов и офицеров перед войной продолжали службу на западе. Там же они провели всю войну. И с кем из них ни поговоришь теперь, непременно вспомнят старое доброе время, Дальний Восток… Да и как иначе! Все мы были тогда молодыми, полными жизненных сил, не унывающими ни от тяжелой работы, ни от бытовых неурядиц…

Заботясь о безопасности дальневосточных рубежей, правительство создало на Дальневосточном театре флот. Огромная работа была проделана за короткий срок, и она оправдала себя: наше преимущество в подводных кораблях на Тихом океане действовало отрезвляюще на японских милитаристов. В начале второй мировой войны между морским и сухопутным командованием Японии шли ожесточенные споры, куда лучше направить удар. Известно, что японские военные круги давно точили зуб на наше Приморье. И все же наброситься на него они не решились. В этом далеко не последнюю роль сыграла мощь нашего подводного флота. Поэтому ведущая роль на нашем флоте принадлежала подводникам. Среди них запомнились такие, замечательные командиры, как К. О. Осипов, Г. Н. Холостяков, П. Н. Васюнин, И. И. Байков, В. А. Касатонов, К. М. Кузнецов, С. Е. Чурсин, М. С. Клевенский, А. И. Зельтинг, Л. А. Курников. Подводные лодки на Тихом океане несли непрерывную боевую службу. Они оставались в дозоре не только летом в хорошую погоду, но и зимой, во время жестоких тихоокеанских штормов. Продолжительность пребывания наших подводных лодок в открытом море была по тем временам невиданной. О подобных рекордах не принято оповещать широкие круги, их не регистрируют международные спортивные органы, но, если бы устраивались подобные соревнования, многие наши подводники вполне могли бы стать мировыми чемпионами.

Хочется отметить особо тяжелую службу на лодках типа «М» — «малютках». Они были созданы явно не для тихоокеанских просторов с тамошними штормами и циклонами. А службу им приходилось нести наравне с другими лодками: возвращаться раньше времени в базу без крайней нужды считалось неприличным. Зато какую школу прошли они, моряки этих кораблей! Подводники и сейчас хорошо помнят: прежде чем сделать старпома командиром крупной подводной лодки, вначале его назначали командиром «малютки». Сколько упреков, возражений пришлось мне тогда выслушать! Но все, кто прослужил на «малютках» года два, сами становились страстными приверженцами такой системы.

Нынешний подводник, прочитав эти строки, вероятно, улыбнется: мол, тоже мне лодки. Но ведь угольные миноносцы водоизмещением в четыреста — пятьсот тонн тоже считались когда-то грозой морей. Каждому свое время. Не будь «малюток», не появились бы и атомные лодки. Не пройди на них школу прежние командиры, не сумели бы мы управлять и современными лодками.

Наш надводный флот на Тихом океане был невелик. Крейсеры и эсминцы появились там позднее. А нам приходилось обходиться старыми сторожевиками, минными заградителями, торпедными катерами, малопригодными для такого театра. Труднее всего приходилось тем, кто служил на «Шквалах» и «Штормах». Бывало, сторожевик едва достигнет залива Петра Великого, как его уже бросает из стороны в сторону, с борта на борт. А ведь им приходилось плавать в штормы и заходить далеко от базы.

Однажды погода заставила наш сторожевик вернуться на базу.

— Почему медлите с поворотом? — спросил я командира корабля.

— Выбираю более удобный момент, а то и перевернуться можем.

На Черном море я служил на крейсерах и только с мостика мог наблюдать, как кувыркаются сторожевики. Как-то на учении Черноморского флота из-за разыгравшегося шторма все малые корабли вернулись в базу. Только один, кажется «Шквал», которым командовал Л. А. Владимирский, удержался в кильватере. Комфлот Кожанов специально отметил это на разборе учений.

Запомнился и другой случай. Как-то наш крейсер стоял на ремонте, и меня назначили посредником на сторожевик, которым командовал А. И. Малиновский. Возле мыса Тарханкут мы попали в сильный шторм. Нас дважды тряхнуло, да так сильно, что стекла на мостике разбились вдребезги. Это довольно редкое явление называется «восьмеркой». Вызывается оно тем, что корма корабля поднимается высоко вверх, а винты, развив максимальную скорость, начинают молотить в воздухе. Затем корабль кренится, в это время один из винтов уже входит в воду, а другой продолжает работать вхолостую. Эта сила вызывает огромную вибрацию, как бы ломает корабль. Кажется, что мачты и трубы вот-вот упадут на палубу… Нервы командира не выдержали, и он запросил помощи.