Семен Букчин - Влас Дорошевич. Судьба фельетониста

Что было бы с «Россией», не случись истории с амфитеатровскими «Господами Обмановыми»? Разногласия, раздиравшие редакцию газеты с первых месяцев ее существования, не сулили в перспективе ничего хорошего. «Россия» была сложным по своей природе метеором, промелькнувшим на газетном небосклоне. Критик Аким Волынский считал, что «при всех своих стараниях выдержать либеральный тон „Россия“ стала мало-помалу походить на прежнее „Новое время“ (имеется в виду вторая половина 70-х годов, когда суворинская газета имела достаточно либеральный характер и по этой причине пользовалась общественным успехом. — С.Б.), правда, только в литературном своем отделе — башибузукских статьях Амфитеатрова и задорной юмористике Дорошевича. С тех пор как этот последний порвал с своим сомнительным прошлым и направил свое умно-расчетливое и страшно бойкое перо на защиту разных высоких принципов, столичная публика уже не может обходиться без его писаний…» [907] Скорее всего, «невыдержанность» «России» и определила краткость ее существования. Победа «либеральной партии» во главе с Амфитеатровым и Дорошевичем была невозможна. Окончательный же перевес пытавшейся сотрудничать с властью «партии Сазонова» означал превращение издания в унылую копию традиционно-либеральных «Русских ведомостей» с некоей примесью «патриотической» развязности, характерной для «Нового времени». Сотрудничество обоих фельетонистов в таком издании выглядело бы более чем проблемным. Ситуация уже в середине декабря 1901 года выглядела проблемной и для такого внимательного наблюдателя со стороны как Чехов. «У „России“ около 45 тысяч подписчиков и розницы, и дела идут очень хорошо, — писал он 17 декабря брату Михаилу, — но в деле сидит редактор Сазонов, личность бездарная, от которого нет возможности откупиться. Если Сазонов останется, то Амфитеатрову и Дорошевичу придется уходить; своей газеты им не разрешат» [908] .

Поэтому не случайны поиски обоими нового места задолго до краха газеты: Амфитеатров прощупывает почву для возможного возвращения в суворинский клан, Дорошевич заключает серьезный договор с Сытиным о сотрудничестве в «Русском слове». Откликаясь на первые тома начавшего выходить с 1905 года собрания сочинений Дорошевича, критик Ангел Богданович писал, что «к петербургскому периоду <���…> принадлежат его лучшие фельетоны, упрочившие его известность как одного из самых блестящих газетных писателей» [909] . Это новое положение позволило Дорошевичу приступить к реализации вызревшего желания — созданию газеты, которая, при всех российских проблемах, прежде всего цензурных, могла бы соответствовать лучшим образцам обращенных к самой широкой публике европейских периодических изданий.

В своих воспоминаниях И. Д. Сытин представляет дело так, будто Дорошевич пришел в «Русское слово» вскоре после закрытия «России». Удрученный, растерянный после неожиданного краха газеты фельетонист собирался ехать за границу, а денег не было. И вот Иван Дмитриевич дал ему десять тысяч рублей «за сахалинские очерки», благословил на трехмесячный зарубежный отдых, после возвращения из которого Дорошевич «сделался фактическим редактором „Русского слова“ и приступил к тем реформам, которые открыли перед газетой безграничные горизонты». Скорее всего, старого издателя, сочинявшего мемуары на склоне дней, спустя несколько десятилетий после описываемых событий, подвела память. Хотя он запомнил, как приезжал к Дорошевичу в Одессу в пору его работы у Навроцкого и просил помочь «поставить» газету. Но «в тот раз разговор почти ничем не кончился» [910] . Влас был плотно занят в «Одесском листке», мог разве что раз в месяц прислать фельетон, а Сытину нужен был человек для постоянной работы в его газете в Москве.

Впрочем, какие-то условия эпизодического сотрудничества Дорошевича в «Русском слове» были, вероятно, оговорены, потому что с марта 1898 года в сытинской газете стали появляться его рассказы, легенды, очерки («Убийство», «Первый поцелуй», «Севастополь», «Паломники»), в октябре был напечатан цикл художественных фельетонов «Джентльмены (Новое поколение купечества)», в котором высмеивается стремление московских купцов, по сути своей героев из пьес Островского, «соответствовать духу времени»: Петру Титычу Брускову, колотящему горничную томом Бокля, «лестно настоящего профессора споить», Федул Прохорыч Пахомов «просвещает народ», заставляя валящихся от усталости рабочих учить роли из шекспировских пьес, Сила Силыч Салазкин живет на манер английского лорда, тираня заведенными им «английскими порядками» своих домашних и подчиненных, а купец Варсонофий Никитич Ермошкин вообразил себя герцогом Мейнингенским и занимается театральными делами, «канцелярски казарменным способом насаждает искусство», добиваясь «реализма прежде всего» [911] . Насмешка над «новомодным» купечеством одновременно является и пародийным откликом на увлечение тогдашней беллетристикой «купеческими типами новейших фасонов».

Цикл «Джентльмены» начинается словами: «Давненько я не бывал в Москве. А как приехал, прямо — как писателю и подобает — по знакомым купцам отправился». Несомненно, во время приезда в Москву осенью 1898 года Дорошевич встречался с Сытиным. Во время этих встреч обговаривались условия не только его сотрудничества в «Русском слове», но и издания книги палестинских очерков, которые публиковались в это время в «Одесском листке». Конечно же, встречаясь с Дорошевичем и в Одессе, и в Москве, Сытин преследовал прежде всего главную цель — плотнее вовлечь его в свое новое дело.

Он только что стал полновластным владельцем «Русского слова». К «своей газете» Иван Дмитриевич, уже набравший силу как книгоиздатель, начал подступаться еще с конца 80-х годов. Вдохновлял Чехов, от которого он «при каждой встрече» слышал: «Сытин должен издавать свою газету» [912] . Речь шла об издании «дешевом, народном, общедоступном», т. е. соответствовавшем общему просветительскому курсу его издательской деятельности. Спустя чуть более полутора десятков лет в очерке «Русское слово» Дорошевич подтвердит: «Мысль об издании И. Д. Сытиным газеты принадлежит А. П. Чехову» [913] . Не случайно в редакции его считали духовным патроном газеты, о чем свидетельствовал портрет писателя, украшавший комнату общих собраний сотрудников. «Прекрасно зная тяжелые условия периодической печати в эту эпоху, — говорится в подготовленной в редакции „Истории газеты „Русское слово““, — А. П. Чехов смотрел на газетное дело глазами практика. Убежденный в полной бесплодности попытки основать в последние годы минувшего царствования (имеется в виду правление Александра III. — С.Б.) прогрессивный орган печати, он считал, однако, важным заручиться правом на издание бесцензурной газеты хотя бы и приятного сферам консервативного направления, в надежде на наступление более светлых времен и возможность коренного преобразования газеты уже существующей и хотя сколько-нибудь известной публике» [914] .