Семен Букчин - Влас Дорошевич. Судьба фельетониста
- Название:Влас Дорошевич. Судьба фельетониста
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Аграф
- Год:2010
- Город:Москва
- ISBN:978-5-7784-0365-9
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Семен Букчин - Влас Дорошевич. Судьба фельетониста краткое содержание
Имя Власа Дорошевича (1865–1922), журналиста милостью божьей, «короля фельетонистов», — одно из самых громких в истории отечественной прессы. Его творчество привлекало всеобщее внимание, его карьера переживала бурные взлеты и шумные скандалы. Писатель, доктор филологических наук Семен Букчин занимается фигурой Дорошевича более пятидесяти лет и знает про своего героя буквально всё. На обширном документальном материале (с использованием дореволюционных газет и журналов, архивных источников) он впервые воссоздает историю жизни великого журналиста, творчество которого высоко ценили Лев Толстой, Чехов, Горький. Чувство юмора и трагическое восприятие мира, присущие Дорошевичу, его острословие и зоркость критического взгляда — всё передано Букчиным с равной убедительностью. Книга станет существенным вкладом в историю русской литературы и журналистики.
Влас Дорошевич. Судьба фельетониста - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Немирович писал из Маньчжурии. Очерки Краевского давали картину прямо «из стана врага». А очерковый цикл Дорошевича «Восток и война», публиковавшийся в «Русском слове» с 20 июня по 1 июля 1904 года (вышел отдельной книгой в 1905 г.), стал непосредственным источником информации о международном восприятии русско-японского военного противостояния. Таким образом, у читателя складывалось достаточно широкое представление о военных событиях на Дальнем Востоке. Главным вопросом, на который Дорошевич искал ответ в разных странах и у разных людей, было: как реагируют на Востоке на войну между Японией и Россией? «Я говорил о войне с сотнями людей. И это было не трудно: кроме войны, на Востоке теперь ни о чем не говорят» [971] . Результаты этих «интервью» оказались отчасти неожиданными: «Как нельзя более понятно, что старые исторические, да еще побежденные, враги России, турки, радуются ее неудачам и всем сердцем, всей пылкой фантазией на стороне ее противников, — но кто готовил мне сюрприз, так это Греция». По тамошним «газетам можно было судить, что в Греции требуются только победы японцев и поражения русских». Это, считает Дорошевич, была «месть за 1897 год», когда Россия не вмешалась в войну Турции с Грецией, в которой последняя потерпела поражение [972] .
«Россия жадна, хитра и жестока! — таково мнение о России на Востоке.
„Россия“ — это звучит для восточного человека как угроза.
„Россия“ — это потеря самостоятельности. Это обращение покоренной страны в рабство. Это потеря того, что для фанатичного восточного человека дороже всего в жизни — религии:
Русские всех обращают в христианство.
Они слушают с удивлением, что в России есть и мечети, и синагоги, и буддистские храмы, а в Баку даже и храм огнепоклонников.
Слушают, но не верят».
«Московы — очень жестокий народ» — это легенда, в которую верят и «несчастный египетский феллах, живущий, как во времена фараонов, в глиняной мазанке», и араб-мулла, видевший кровавые «английские усмирения», и «полудикий бедуин», «вчера еще, быть может, грабивший в пустыне», и которую не будут опровергать создавшие ее «западные друзья» России. Дошло до того, что в одной из арабских газет объявили, что «на Дальнем Востоке магометанские принцы восстали и ведут теперь войну с врагом ислама» [973] . И чуть ли не каждый день сообщалось о полном истреблении русского флота и гибели русской армии «в глубоких снегах Манчжурии». Поэтому «читатель арабских газет уже в конце февраля, в начале марта был уверен, что для России все кончено».
Престиж России для Дорошевича — «дело величайшей важности». Он пытается найти опору в аналогии с англо-бурской войной, которая «выяснила Востоку истинную силу Англии — богатство». И надеется, что «отдельные эпизоды» (читай — военные неудачи) не в состоянии поколебать «в глазах Востока» «истинный престиж России» прежде всего как «огромной страны». Своего рода утешением служат и слова, услышанные от встреченного во время путешествия известного китайского реформатора-оппозиционера Кан Ю Вэя о том, что японцы «маленькая нация» и что они напрасно «уверены в победе», поскольку «можно еще очень весело обедать в ту минуту, когда над головой проваливается крыша» [974] . Незадолго до начала войны в большом очерке «Япония» Дорошевич уверял читателя, что «цивилизация — это только корочка, которая покрывает восточный, обращенный к Америке, берег страны Восходящего солнца». Поездки вглубь страны, где сохранились еще феодальные традиции, как будто убеждали, что «говорить о Японии как о цивилизованной стране <���…> рано, на несколько, быть может сот, лет». Определенная противоречивость этих оценок была видна в тогдашних его наблюдениях относительно того, как старательно учатся японцы у американцев, как накапливаются в стране «большие капиталы», как успешно модернизируется экономика. И все это при сохранении главенства «японских рук». Обозначившееся расширение возможностей для иностранного капитала представляется ему не благотворными инвестициями, а чем-то, напоминающим действие «высасывающих насосов», и потому «Япония недолговечна» [975] . В опубликованном уже во время войны очерке «Японцы», отвергая возможные упреки в «унижении врага только потому, что он враг», Дорошевич развивает давнюю свою мысль о поверхностности европеизации страны, свидетельством чего служат, по его мнению, «все эти харакири» и еще в большей степени сведения о «типично азиатском озверении», проявляющемся по отношению к пленным. Нельзя тем не менее не заметить, что вполне справедливый гуманистический пафос, ставящий «Японию перед судом общественного мнения всего цивилизованного мира» [976] , отодвигает в тень суть российско-японского военного конфликта (борьба за сферы политико-экономического влияния), которой автор предпочитает почти не касаться. Впрочем, он знает, что «Япония задыхается в тесноте», ее первый «скачок на Китай» был отбит Россией (Дорошевич забывает, что этот «скачок» был сделан японцами совместно с русскими во время подавления восстания ихэтуаней, которое он сам же называл европейской «войной за эксплуатацию»), второму прыжку — на Сандвичевы острова — помешала Америка. Грозная туча японского милитаризма нависла над Австралией, но затем разрядилась в столкновении с Россией, чему рассчитывающие на ослабление Японии австралийцы очень рады.
Либеральному курсу «Русского слова» Дорошевич хочет придать патриотический оттенок. Сложность этой позиции в условиях нереформирующейся самодержавной России сближает его в «японском вопросе» с правыми публицистами, «сводившими метаморфозу японского общественного строя к приобретению лишь внешней культурности» [977] . Так или иначе, но он уверен в праве России защищать свои интересы на Дальнем Востоке. Он любит «наш флот», потому что знает его, знает «трудности морского дела», знает, «сколько работают наши моряки». И потому «слезы совсем сжали горло» и естественное чувство гордости наполнило сердце при встрече в Порт-Саиде моряков крейсера «Варяг», возвращавшихся на родину на английском корабле «Малайя». Он убежден: «Подвиг „Варяга“ был нужен. Был необходим, чтобы немедленно же покрыть русский флот той славой, которой он заслуживает.
Я читал перед этим подробности о подвиге „Варяга“ во враждебных газетах, говоривших о „бесполезном деле, о бесполезном выходе двух русских судов против целой эскадры“.
Если честь ничего не стоит — тогда, конечно, подвиг бесполезен» [978] .
Приходят неутешительные известия о гибели «Петропавловска», «Цесаревича», «Ретвизана», о японских атаках на Порт-Артур. Но вот даже англичане считают, что это прежде всего «война резервов», а они у России, в отличие от Японии, имеются. Та же Балтийская эскадра и корабли Черноморского флота. Дорошевич надеется на лучшее, а пока путешествует по Индии. В мае 1904 года он пишет Сытину из городка Тиручираппалли: «Не сердитесь, дорогой и глубокоуважаемый Иван Дмитриевич, что ничего не пишу. Каждый день узнаю, вижу такую массу нового, интересного, что сразу нет возможности даже сообразить все. Мне часто кажется, что я сошел с ума, и все, что я вижу кругом, — кошмар. До того все чудовищно и красиво в одно и то же время. Изо всех моих поездок эта самая интересная. Материала масса страшная. Бог даст, удастся написать недурно, и тогда расквитаюсь нравственно и материально: зажарю Индию ежедневно, кроме текущего, на злобу дня. А писать наскоро, не проверив, не обдумав — это значило бы попадать впросак и подрывать интерес.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: