Семен Букчин - Влас Дорошевич. Судьба фельетониста

Не сразу сложились у Дорошевича и отношения с Буниным, печатавшимся в «Русском слове» с 1909 года. А. Даманская вспоминала, что они недолюбливали друг друга: «Оба уже были известны тогда. Но популярнее был Дорошевич <���…> Бунин был тогда упоен своей начинавшейся литературной славой и как-то неестественно высокомерен. Дорошевич, казалось, к известности уже привык <���…> И свою выработавшуюся в нем за многие годы самооценку он никогда не проявлял в сколько-нибудь обидной людям форме. Она служила ему, скорее, некоей незримой оградой — от фамильярности, от назойливости людей, с которыми ему нежелательно было сближаться. Бунин, придя чуть ли не в первый раз в редакцию „Русского слова“, удивился тому, что Дорошевич не встретил его с той почтительностью, какой он ждал. Дорошевич тоже удивился — снисходительно-высокомерному тону, который взял Бунин, пришедший к нему, скорее, как проситель, с просьбой о помещении какого-то для него важного объявления. И Бунин говорил о Дорошевиче с озлоблением, Дорошевич о Бунине с добродушной насмешкой» [1163] . Но мемуаристка не знала, что с годами их отношения наладились. В 1913 году Иван Алексеевич подарил Дорошевичу с автографом книгу «Иоанн Рыдалец» [1164] . Товарищеским отношением проникнуто письмо Дорошевича к Бунину от 31 декабря 1916 года, он благодарит «за добрую память и книгу», сборник «Господин из Сан-Франциско и другие рассказы». И в свою очередь посылает «американский журнал с переводом повести из этой книги»: «Переводчики часто забывают послать перевод автору, как люди забывают поблагодарить того, кто сделал им любезность или одолжение» [1165] . «Русское слово» публиковало стихи, рассказы, очерки Бунина. Платили писателю три рубля за стихотворную строку и пятьдесят копеек за строку прозы. Иван Алексеевич, будучи, несомненно, одним из перворазрядных авторов, тем не менее был скромен и долгое время не решался заговорить об увеличении гонорара. И только когда разница между тем, что платили ему, и ставками других авторов стала чересчур очевидной, он обратился к Благову: «Подумайте же, не следует ли мне прибавить немного? Обидно мало — полтинник. Вы другим собратьям моим куда больше платите, да еще анонсируете их, а ведь не Бог весть как сильнее они меня, и дают вам что поплоше, что в журналы не идет. Чего я, слава Богу, никогда не делал. Но не настаиваю, не настаиваю» [1166] . Конечно, просьбу Бунина уважили.

Вообще тема гонораров в «Русском слове» волновала многих именитых авторов. И далеко не все были скромны, подобно Бунину. С Леонидом Андреевым в феврале 1912 года дело чуть не дошло до третейского суда и полного разрыва. По соглашению с Сытиным, «Русское слово» обязано было печатать всю поставляемую им беллетристику. Платили знаменитости щедро — тысячу рублей за лист. Это была тешившая самолюбие компенсация за жалкий копеечный гонорар, который Андрееву платили в «Русском слове» в те годы, когда он студентом поставлял в справочный отдел крохотные информационные сообщения о расписании работы московских музеев. Рассказы известного писателя шли без проблем, но вот с печатанием пьесы «Прекрасные сабинянки» дело застопорилось. В редакции сочли неловким публиковать пьесу после ее постановки в петербургском театре «Кривое зеркало» и подробного изложения содержания в рецензиях. Андреев разбушевался, стал грозить публичным заявлением о разрыве отношений с «Русским словом». Дипломатичный Руманов уговаривал его не горячиться, Сытин написал доброжелательное письмо. Андреев долго не мог успокоиться, но все-таки конфликт удалось пригасить благодаря издателю, не желавшему расставаться с популярнейшим автором и потому попросившему Руманова передать, что ежели Андреев будет публиковать все последующие произведения «через газету, а потом отдаст отдельно (для книжного издания. — С.Б.)», то он может рассчитывать на гонорар в 24 или даже в 30 тысяч. Соответственно, другим авторам предлагалось платить «поменьше и меньше». Капризы и претензии Андреева не прибавляли ему симпатий в редакции, где с облегчением узнали, что он покидает газету. Известия о его закулисных переговорах с издателем стали причиной письма группы ведущих сотрудников во главе с Дорошевичем на имя редактора Благова: «Теперь, когда уже казалось, что инцидент исчерпан, мы были тем более удивлены, узнав, что г. Андреев не только обращается, помимо редакции, к издателю с переговорами относительно дальнейшего сотрудничества, но еще, сам являясь нарушителем добрых отношений, требует от редакции какого-то удовлетворения» [1167] .

Так или иначе, но Андреев не спешил порвать с газетой. Притягательность «Русского слова» для литераторов была очевидной: помимо широчайшей, если иметь в виду тираж, площадки для контакта с читателем, газета давала возможность солидного и гарантированного заработка. Эти обстоятельства привлекали и Александра Блока. Возможности своего сотрудничества в «Русском слове» он обсуждает с уже «обосновавшимися» там Мережковским и Философовым. Идут разговоры и о том, что постоянной сотрудницей газеты может стать Зинаида Гиппиус. 23 декабря 1911 года после очередного визита к Мережковским Блок записывает в дневнике: «Предложение писать короткие (100–150–200 строк) статьи в „Русском слове“, в одном отделе с Зинаидой Николаевной» [1168] . Основным «агитатором», завлекавшим поэта в газету, был заведующий петербургским отделением «Русского слова» А. В. Руманов, у которого с осени 1911 года сложились достаточно близкие отношения с Блоком. Биограф поэта, его тетка Мария Бекетова, считала, что «Руманову хотелось сделать из Блока гражданского публициста. На эту мысль наводили его статьи и заметки Блока. Они часто встречались <���…> Из грандиозных замыслов Руманова, как известно, не вышло того, чего он желал, но Саша относился к нему с симпатией» [1169] . По свидетельству Пяста, не раз они втроем, включая их общего друга Е. П. Иванова, «разговаривали об этом Руманове, которого Блок находил каким-то таинственно-замечательным человеком» [1170] .

Вероятнее всего, эта «таинственная замечательность» была связана с гигантским количеством знакомств, контактов, деловых возможностей, в том числе в самых высших сферах, которыми располагал всегда чрезвычайно занятый Аркадий Вениаминович. Его отличало умение, говоря языком нынешней бюрократии, «решать вопросы». Это был менеджер высокого, европейского класса, представлявший интересы Сытина и «Русского слова» в северной столице. Он занимал Блока как человек новой, деловой формации. Ведя разговоры с Румановым, Блок стремится постигнуть суть «Русского слова». 30 декабря 1911 года он записывает в дневнике впечатления от очередной беседы: «Тираж „Русского слова“ — 224 000, т. е., считая 10 человек на № (это minimum), — около 2 500 000 читателей. Газета идет вокруг Москвы и на восток, кончая Сибирью.