Владимир Федорин - Дорога к свободе. Беседы с Кахой Бендукидзе

ВФ:Я думаю, что в том смысле, что это не свобода слова, а спецоперация, которая приводит к агрессии, к убийствам, к жертвам, – не нарушает.

КБ:Рабов бьют колючими палками, заставляя кричать «Аве, Цезарь». Если с этим бороться – будет ли это борьбой со свободой слова?

Какую ответственность несут СМИ, которые рассказывают про распятого в Славянске пятилетнего мальчика? Если их нельзя привлечь к ответственности за эту ложь, которая очевидным образом ведет к войне…

ВФ:Это не свобода слова, согласен.

КБ:В принципе, для меня это тоже был теоретический вопрос. Когда страна воюет – все вроде бы понятно. Другое дело, что эта ситуация не продлится вечно, и нужно будет давать ответ на этот вопрос и в ситуации, где будут оттенки серого, а не сплошная черная краска, или радикальный контраст.

У Чапека есть такое замечательное произведение – «Война с саламандрами». Читали?

ВФ:Да.

КБ:Что ж вы все читали?

ВФ:«Войну с саламандрами» я читал так давно, что теперь уже и не считается.

КБ:Какая разница, Володя, – вы все читали.

ВФ:Далеко не все.

КБ:Мне бы ваше непрочтенное тоже не читать, а все прочтенное – знать. Я все время вспоминаю эту книгу в связи с нынешними событиями. Мне кажется, о попытке восстановления советской империи уже рассказано у Чапека. Мы понимаем, что в книге речь шла о германском фашизме, но это касается всякого фашизма, в том числе русского полиэтничного фашизма – неважно, арийские там расы или евразийские.

ВФ:Я бы сказал, что это скорее тоталитаризм.

КБ:Я так много слов не знаю. Там идея такова: если враг использует методы, которыми ты брезгуешь пользоваться, то кто победит?

ВФ:Силы добра, имея в виду антифашистскую коалицию, во Вторую мировую войну считали ковровые бомбардировки – несмотря на моральные ограничения – допустимыми. Видимо, понимая, что это какая-то другая война, где выход за пределы морального неизбежен, если ты хочешь победить.

КБ:Да, потому что надо останавливать саламандр любым способом.

ВФ:У нас получилась неплохая беседа про ошибки, но мы там прервались на рубеже 1990–2000-х.

КБ:Она сместилась в какую-то другую сторону.

ВФ:С ошибок на виртуальность – что бы мы сделали иначе, если бы были варианты. Вопрос: можно ли было предотвратить скатывание России в советско-имперскую колею в 2000-х?

КБ:Я уже говорил, что это раньше началось, наверное, все же.

ВФ:Сингулярный избиратель и все такое. Но это же вы проповедуете учение о борьбе как единственном способе добиться свободы, «В борьбе обретешь ты право свое».

КБ:О кровавой борьбе как о дороге к свободе.

Мне кажется, что не было простых способов противодействовать. Любое действие может оказаться ошибочным, и мы понимаем это только потом. Ошибки были допущены на раннем этапе: была сформирована политическая конструкция, которая очень легко скатывается в диктатуру через сингуляризацию избирательного процесса. А дальше – поскольку это все сингуляризовано – очень сильно влияет уже индивидуум. Теоретически, на месте Путина мог бы быть условный «Медведев» (настоящий просто неспособен в силу своих личных качеств быть лидером) – сторонник петровского просвещенного…

ВФ:Абсолютизма?

КБ:Нет, петровской модернизации. Я читал недавно очень интересную запись беседы Сталина с Эйзенштейном.

ВФ:По поводу второй части «Ивана Грозного»?

КБ:Да, и по поводу Ливонской войны.

ВФ:И как это связано с «Медведевым»?

КБ:Сталин там объясняет, какой хороший был Иван Грозный и чем он выгодно отличался от Петра. Тот слишком миндальничал с иностранцами, а Иван Грозный понял, насколько важна монополия внешней торговли. И он был первый, кто это сделал, а второй был товарищ Ленин. Ха-ха-ха. Это крутой текст. И он достоин Сорокина местами.

ВФ:Вы имеете в виду воззрения диктатора на исторический процесс?

КБ:Одна фраза «Первым был Иван Грозный, а вторым – товарищ Ленин», конечно, сорокинская.

ВФ:Характерная для Сталина смелость в сближении далековатых вещей.

КБ:В чем была по Сталину историческая ошибка Петра I? В том, что он привечал нерусских. Лефорт был нерусский. Интересно звучит в беседе пяти человек, из которых двое нерусские. Там были еще Жданов, Черкасов и Молотов.

В общем, Путин не пошел по стопам Петра I…

ВФ:Что вы подумали, когда восстановили советский гимн?

КБ:Его в каком году восстановили?

ВФ:В 2000-м.

КБ:Мне не понравилось, но я как-то не обратил внимания особого на это. Ну восстановили и восстановили. Глупость какая-то, но непринципиальная. Глинка мешал, что ли?

ВФ:Когда у страны такой имперский гимн, простое и практическое следствие – им не может пользоваться протестное движение. В отличие от Украины и Польши, где люди выходили на площади под звуки национального гимна под национальными флагами. В России с таким гимном это уже невозможно. А это сильно снижает энергетику любого протеста.

КБ:Интересно. Не думал.

ВФ:Я Навальному и Ашуркову в декабре говорил: нужно срочно искать какую-то песню, под которую можно выходить на площадь. Вадим Новиков предлагал, кстати, «Варшавянку». Первые мысли идут еще к тому, дореволюционному, освободительному движению.

КБ:Это должно быть маршевое что-то.

ВФ:«Душу й тiло мы положим за нашу свободу» – это не марш, это обет.

КБ:Мне кажется, что в советской популярной музыкальной культуре очень востребованы марши.

ВФ:«Марш-марш вперед, рабочий народ».

КБ:Ну нет, не утрируя… Почему русская эстрада популярна в соседних нерусских странах?

ВФ:Потому что в России большой объем производства, и соответственно есть из чего выбирать.

КБ:И есть еще разница в песенной культуре. В России и соседних странах эта маршевость в большей степени присутствует.

После короткого перерыва мы заговорили о невозможности для Кахи вернуться в Грузию, где ему грозил арест.

ВФ:Это без вариантов?

КБ:Конечно, есть варианты. Представьте себе, что вероятность того, что меня посадят, – 10 %. Вроде бы 10 % – это нормально. Но это если речь идет о встрече со знакомым. А если об угрозе ареста – то это слишком много. Вы знаете, как продажи оценивают?

ВФ:Продажи чего?

КБ:Допустим, вы торгуете машинами или экскаваторами. Как делается прогноз продаж, когда у вас большие контракты? У нас есть контракт на 100 миллионов долларов и есть – на 200 миллионов. Ни тот, ни другой не заключены. Вы пишете: вероятность заключения этого контракта – 10 %, этого – 20 %, делите 100 на 10, а 200 на пять, потом суммируете и получаете, что в этом месяце или квартале продадите на столько-то миллионов. Если у вас 10 контрактов по 100 миллионов и вероятность каждого из них 1 %, то вы получаете тогда 10 миллионов продаж.