Анатолий Трофимов - Повесть о лейтенанте Пятницком

- Держите жеребца подальше от начальственных глаз - враз замахорят.

Женя Савушкин, влюбленно смотревший на комбата из окопчика, крикнул:

- Товарищ лейтенант, вас!

К телефону Пятницкого вызывал Греков.

- Пятницкий, какого черта копаешься? Срочно в штаб полка!

- Ты чего как цербер? В силу новой должности, что ли?

- Подь ты...- разгневался Греков.- Понял, что я сказал?

- Зачем хоть вызывают?

- Придешь - узнаешь.

Глава двадцать восьмая

Первым, кого увидел Пятницкий возле штаба полка, был командир девятой гаубичной батареи капитан Костя-ев. Он сидел на дышле бесколесной брички в распахнутой шинели и, забросив ногу на ногу, писал на тетрадном листке, пристроенном поверх целлулоида планшетки.

- Садись,- сдвигаясь выше по оглобле, Костяев переложил карандаш в левую руку, поздоровался.- Чего запыхался? Гнались за тобой?

- Греков подхлестнул,- усаживаясь, ответил Пятницкий.- Что за экстренные сборы?

Понимая, что больше не напишет ни строчки, Костяев сунул писанину в планшет и с треском придавил кнопки-застежки.

- Кто-то решил, что воевать не умеем. Учения якобы, в войну играть будем.

- Если будем драться на улицах Кенигсберга, Хасан, какие тут игрушки,возразил Пятницкий.- Кенигсберг - не Гумбиннен, не Прейсиш-Эйлау. Столица прусской военщины, крепость. Не грех и поучиться кое-чему... Уже сказали об учениях?

- Кто скажет? Варламов наш? Черта лысого он скажет, как всегда, будет тянуть до последнего,- Костяев поморщился, сплюнул в сторону.- Изжога замучила, соды бы... Он и взводным-то в сюрпризы играл, а сейчас и подавно. Слышал, что полковника ему присвоили? Замараеву и Торопову подполковников.

- Откуда мне знать, сижу у моря, жду погоды.- Пятницкий простодушно улыбнулся.- Можешь передать начальству мои сердечные поздравления... Но откуда об учениях известно?

- Седунин, адъютант Варламова, по секрету всему свету. У него, поди, моча-то не держится, а тут... Сегодня Седунин вообще не от мира сего. Вежливый, учтивый, только что шарниры не скрипят в пояснице. Одну новость, правда, зажал. Вякнул о должностных перемещениях - и захлопнулся. Из приказа, говорит, узнаете... Вон товарищ Греков топает, может, он что знает.

Подошел начальник разведки дивизиона Греков, замещавший комдива. Считая, что телефонный разговор - это почти что виделись, не поздоровался, воскликнул с наигранной веселостью:

- Сидите, боги войны? По машинам пора.

- Не так туманно можешь? - сердито спросил Костяев.- Все же командир дивизиона сейчас, должен быть осведомлен.

- Нашел командира! Калиф на час. Мотаюсь, как соленый заяц. Ни зама, ни начальника штаба.

- Значит, о перемещениях ничего не знаешь?

- Абсолютно,- заверил Греков и показал покрасневшими от хлопот и усталости глазами на штабной домик, где подсобралось порядочно народу, стояли две бортовые машины, "додж".- Побегу, не задерживайтесь.

- Может, Грекова оставят на дивизионе? - посмотрел ему вслед Пятницкий.

- Вряд ли. Вот Павла Еловских бы.

- Павла - это верно,- подтвердил Пятницкий и почувствовал неловкость от сказанной неправды. Вспомнился застольный разговор в Цифлюсе, и Пятницкий убежденно подумал: "Нет, не мог бы Еловских командовать дивизионом", но обрядовая, освященная обычаем превосходная степень, употребляемая в разговорах об убитых хороших людях, взяла верх. Пятницкий не очень твердо, но повторил: - Павла - это верно.

Костяев кивнул в сторону группы офицеров.

- Гляди, Гриша Варламов зубы скалит. Значит, на сегодня страшного для нас нет, а сюрпризы будут.

Варламов в новой бекеше с полковничьими погонами, с огромным планшетом, какие можно увидеть только у летчиков, стоял в окружении штабных офицеров и от всей души смеялся над чем-то сказанным сдержанно улыбающимся начальником штаба Тороповым. Увидев приближающегося Костяева, Варламов, покинув свою веселую свиту, пошел навстречу.

- Здравствуй, Хасан. Что ты желтый такой? - озабоченно спросил Варламов и подал руку.- Ты не шути с этим. Отправлялся бы в госпиталь.

- Хватит об этом, Григорий Петрович,- нахмурился Костяев.- Придет время - лягу.

"Он и взводным-то в сюрпризы играл,- вспомнил Пятницкий слова Костяева и подумал: - Значит, вон еще когда свела их судьба!"

Варламов подал руку и Пятницкому. Задержал на нем острый, глубоко проникающий взгляд и снова обернулся к Костяеву.

- На твой отказ о назначении командиром дивизиона, Хасан, я мог бы положить с прибором. Подсунул бы генералу на подпись - и все. Только вот начштаба мой с его убийственной логикой... Жалеет тебя. Замом к новому командиру дивизиона все же пойдешь, тут, Хасан...- Варламов свирепо свел брови.- Укомплектовали, называется... Одиннадцать офицеров на весь полк из резерва прислали. Где мне кадры брать? Рожать прикажешь? - снова посмотрел на Пятницкого. С хитрецой сверкнул зубами, спросил: - Пятницкий, твоя точка зрения: годится Костяев в заместители командиру дивизиона?

Пятницкий смущенно вздернул плечи, но ответил с твердой убежденностью:

- Какие могут быть сомнения, товарищ полковник.

- Слышал, Хасан? Раз Пятницкий одобряет - так тому и быть,- Варламов хохотнул и поспешил к "доджу", где уже ждала его штабная свита. Костяев с Пятницким направились к "студебеккеру", возле которого стоял Греков и, дико тараща глаза, торопил их рукой. До того, как взобраться в кузов, Костяев успел сказать:

- Вот и начались сюрпризы.

Километров через пятнадцать, миновав развалины какого-то фольварка, хранящего терпкий запах гари и перекаленного кирпича, машины остановились. Дальше офицеры во главе с полковником Варламовым продвигались бездорожьем, в полосе недавних боев - среди сокрушенного, развороченного, раздавленного, взорванного и расшматованного военного и невоенного имущества.

Костяев разжился у военврача "фунтиком" питьевой соды, боль в желудке притупилась, и он шел теперь бодрым. Не скрывая удивления, разглядывал последствия побоища. Не выдержал, подтолкнул Пятницкого:

- Как ты находишь сию картину? Будто после гигантского кораблекрушения море выбросило все это.

- Так оно и есть,- согласился Пятницкий.- Фашизм идет ко дну, и чтоб ему ни дна ни покрышки.

- Ко дну-то ко дну, только не хочет, сволочь, тонуть в одиночку.

Среди трупов, сметенных весенним половодьем в кюветы, рытвины, воронки, приваленных замусоренным илом и морской травой, вздутых и не найденных зимой похоронными командами, были трупы наших бойцов. Среди разбитых, горелых танков, покрытых охряными разводьями коррозии и мертво разбросанных вдоль дороги, были и "тридцатьчетверки".

Артиллеристы выбрались на возвышенность, изрытую и перепаханную мощными снарядами и бомбами. Она обдута, успела обсохнуть и кое-где примолодилась остроперыми всходами зелени. Двадцатипятилетний полковник Варламов словно бы даже порадовался умученному виду своего "войска", хотя и сам - видно было - вымотался не меньше других. Он прошел к чему-то приземистому, серому, похожему на огромную кучу гравия. Над центральной горбиной этого навала вздыбленной путаницей торчала погнутая полудюймового сечения арматура с неотделимо присохшими к ней кусками бетона.