Юлия Винер - Былое и выдумки

– Ну и зачем тебе, молодой, интересной, неглупой девочке, это тяжелое, грязное занятие – литература?

Ответить мне было нечего, я и сама не знала зачем, да и нужно ли оно мне вообще.

– Но почему же грязное… – пролепетала я.

– Вот ты бросила свои сценарии. Почему?

– Я не знаю… Врать приходилось много…

Твардовский усмехнулся:

– А тут, значит, не придется. Так?

– Ну да. Если сумею.

– Да суметь-то ты, может, и сумеешь. А вот сумеешь ли так, чтобы и без вранья, и напечатать можно? Вот, скажем, твои рассказы. Написаны без вранья. И мы их возьмем.

Мое сердце радостно екнуло.

– И гонорар тебе выпишем…

У меня будут деньги, заработанные литературой!

– А печатать – не будем.

Несмотря на последние слова Твардовского, я сочла все произошедшее успехом. Жаль, конечно, было моих хороших рассказов, и непонятно, почему они оказались непечатными, если понравились и Некрасову, и Берзер, и самому Твардовскому. Но я не сомневалась, что напишу еще, причем именно так, как он говорил. Я все еще верила, что это возможно. И тогда меня напечатают.

«Новый мир» послал меня в командировку. Дал достаточно денег. Предоставил мне самой выбор места, куда я отправлюсь. Никакого ограничения во времени. Условие было одно: написать очерк о некоем новаторском колхозном начинании, не помню уж, что это было. Теперь-то я понимаю, какую деликатность и великодушие проявил Твардовский, чтобы выбить из глупой девичьей головы фантастическую идею о возможности писать без вранья так, чтобы можно было печатать. Он ведь мог бы просто сказать – не подходит, пока! И даже этого говорить был не обязан. Существует простая формулировка: «Рукописи не возвращаются и не рецензируются». Настоящий мой успех в том и состоял, что Твардовский вообще захотел со мной возиться, наверняка догадываясь, что дело бесперспективное. Или все-таки думал – а вдруг?

Я с энтузиазмом начала готовиться к поездке. Бегала по магазинам, искала гречневой и пшенной крупы, муки, копченой колбасы, конфет. Под конец, уже без поисков и очередей, купила десяток баночек тресковой печени, никому почему-то не нужной. Набила неподъемный рюкзак. Я решила ехать в далекое алтайское село, где жила и работала врачом давняя моя знакомая Полечка Н. Полечка просила только конфет для ребенка, но я догадывалась, что и все остальное будет нелишним. Я только не знала, до какой степени нелишним!

Село располагалось в предгорье Алтая. В плохую погоду туда можно было добраться только самолетом. Но я приехала в начале лета, погода была прекрасная, и из аэропорта я добралась на попутном грузовике. Денег за такой подвоз шофера тогда не брали, а мой даже помог мне сперва завалить в кузов гигантский рюкзак, а потом снять его и доволочь до дверей дома.

Я попала прямо к обеду. Обнялась с Полечкой, познакомилась с ее мужем Андреем и с сынишкой Васей и ожидала, что меня пригласят к столу, – с дороги я была зверски голодна. Вместо этого Полечка вскочила с места и побежала куда-то.

Выяснилось, что к соседям, занять какой-нибудь еды. Но соседи ничего не дали. И Полечке пришлось кормить меня тем, что ели сами. Это был суп – вода, забеленная снятым молоком, а в ней вареные огурцы. Полечка отдала мне свой кусок хлеба, отказаться я не могла, это была бы обида.

Привезенных мной припасов хватило почти на три недели. Так надолго потому, что кашами и лепешками Полечка кормила меня и маленького Ваську, сама говорила, что поела на работе, в больнице, а Андрей по-прежнему питался в основном огуречным супом, теперь сдобренным рыбьей печенкой. И еще водкой. Водки в сельпо всегда было вдоволь, она была дешева, да и деньги у моих хозяев водились – Полечкина зарплата, Андреевы трудодни, тоже деньгами. К вечеру Андрей был всегда пьян и начинал заводить со мной долгие бессмысленные разговоры. Полечка старалась поскорей уложить его спать, иначе его пьяное благодушие могло внезапно смениться диким раздражением. Тогда он был опасен.

– Ты не думай, у нас не всегда так, – оправдывалась Полечка. – Просто сезон такой, пшеница еще не поспела, а коровы все стельные. Месяц-полтора – и будет и хлеб, и молоко. А там картошечка молодая подойдет с огорода. Так что ты не думай.

А я и не думала ничего. Думать я временно перестала. Хоть я и побывала до этого в деревне, но такого еще не видела. Суп из огурцов на воде…

Однако нужно было приниматься за дело. Заданная мне тема очерка стояла передо мной во всей своей пугающей неясности. Но я не унывала. Меня учили, что прежде всего следует представиться руководству, получить от него добро и всю необходимую информацию. А потом уж набрать материала, чтобы расцвечивать основную тему яркими бытовыми деталями.

Визит к председателю колхоза был короткий – разговаривать со мной ему было некогда, но он распорядился, чтобы мне, как командировочной, выдали недельный паек: четыреста грамм мяса и два яйца. Насчет начинания он хмуро посоветовал мне поговорить с агрономом.

Агроном был гораздо приветливей и разговорчивей. Предложил мне проехаться с ним, осмотреть поля, заглянуть на свиноферму, в коровник, в курятник.

– И все это у вас есть? – изумилась я.

– А как же. Ясное дело, есть.

– Но почему же тогда… – начала было я и прикусила язык. Тут была какая-то загадка, и следовало ее разгадать, прежде чем задавать бестактные вопросы.

Но агроном ухмыльнулся и ответил:

– А вот и потому. Вы, девушка, из Москвы приехали?

– Из Москвы.

– И как там у вас с продуктами?

– Да ничего. Почти все можно найти. Приходится, понятное дело, поискать, в очередях постоять.

– Понятное дело…

– Перебои, конечно, бывают. То масло исчезнет, то творог, то сахар, то еще что-нибудь, но в общем ничего.

– Ну, и скажите спасибо, – добродушно заключил агроном.

Ответ на мой недозаданный вопрос лежал на поверхности и был, в сущности, известен и мне, но, видно, не пришло еще мое время расстаться с последними иллюзиями и полностью его принять.

Я решила это пока оставить и приступила к главному:

– Ну, а как у вас с новаторским начинанием? Внедряется?

– Что внедряется?

– Да вот… (Хоть убей, не могу вспомнить, что это было.)

– Вы про это, что ли, приехали писать?

– Ну да.

– И много уже написали?

– Нет, пока еще ничего.

– А что будет, если и дальше ничего?

– Как это, ничего?

– Если ничего не напишете?

– Будет очень плохо. Но только я напишу, непременно.

– И что же вы напишете?

– Все, что расскажете мне вы и все другие колхозники.

– А вы что-нибудь знаете об этом?

– Нет, пока не знаю.

Агроном необидно засмеялся:

– Вы вот что. Поезжайте во-он туда! – агроном показал вдаль, где на пологом отроге виднелось большое село. – Вам тамошние председатель с агрономом все про это расскажут. Сколько захотите, столько и расскажут. А мне пора в поле. Поедете со мной?