Юлия Винер - Былое и выдумки

Короче, есть абсолютно все.

Вот кооперативов, по сравнению с недавними годами, стало куда меньше. То ли организаторы их уже насытились и отпали от пирога, то ли налогами их задавили, то ли соседи завистью извели, то ли просто мода прошла. Зато расплодились ТОО – вроде бы ;товарищества с ограниченной ответственностью. Ответственность, надо сказать, и впрямь весьма ограниченная. Зашла я как-то в ТОО-вский магазин в половине первого, а уборщица мне кричит «Закрыто! «Да ведь рано еще на перерыв закрывать», удивилась я. «А у нас магазин теперь частный, – ответила она злорадно, – когда хотим, тогда и закрываем». В другом ТОО я поинтересовалась, почему не сбавляют цену (7500 руб. кг.) на чудовищно вонючую «осетрину свежемор.», третий день валявшуюся на прилавке. Ответ был: «Наш товар, захотим продадим, захотим так сгноим». И гноили, гноили балыки, дорогие колбасы и копчености, свежую вырезку и антрекоты, гноили, но ни копейки не сбавляли. Слабо еще была тогда поставлена идейно-разъяснительная работа по азам капитализма.

Впрочем, частный ли данный магазин, мастерская, фирма, компания, банк, или государственный, или смешанный, или вообще наполовину иностранный – обыватель обычно не знал и узнать не мог. Не знали этого, чаще всего, и рядовые работники данной фирмы, СП или ТОО. Если фирма была оборотистая, живая и платила хорошо, то они усердно трудились и без лишних вопросов получали свои приличные зарплаты, зная, что каждый лишний день существования фирмы – это подарок судьбы. В других дело двигалось туго – тогда работали на чистом энтузиазме, питаясь щедрыми обещаниями начальства, которое тем временем лихорадочно искало спонсора, инвеститора, ментора, протектора, куратора, магната, мецената, черта в ступе, – лишь бы согласился дать средства для закупки и моментальной перепродажи где-то плохо лежащего и, скорее всего, бывшего государственного куска. Ну, а крупное начальство, у которого, как здесь говорится, все уже схвачено – прочные экспартийные и аппаратные связи, доступ к любой информации, крючкотворная легальная помощь и надежная физическая охрана, – эти и вовсе не тратили времени на разделение частного и государственного: без надобности.

Однако мы забрели в область, куда простому обывателю соваться не рекомендовалось. Здесь сам черт ногу сломит, а сам не сломит, так ему сломят, и голову проломят, и почки отобьют, и останки в канализацию выкинут, если много знать захочет. Перейдем лучше на более безопасный уличный уровень (ну, сравнительно безопасный: один знакомый инженер пошел погулять с собачкой, а вернулся и без собачки, и без кроссовок, и без кошелька, и с колотой раной в боку. Однако жив остался).

Кстати о собачках. Их в Москве по-прежнему было феноменальное количество, одна породистей другой. Ущемленное россиянское самолюбие компенсировалось, видимо, обладанием аристократическим животным. На любой толкучке, у любой крупной станции метро можно было купить с рук нежного борзого щенка с родословной, толстенького бультерьерчика либо прелестного персидского котенка. А с другой стороны, желающие могли подобрать себе зверя по вкусу даром, где-нибудь во дворе или на пустыре, где они бегали стаями, и не только какие-нибудь шавки, но и породистые животные со следами недавней любви и холы. Одинокие четвероногие нередко заскакивали с толпой в автобус, видимо, в поисках утраченных хозяев. Да, собак теперь часто бросали, дорого стало их кормить, особенно пенсионерам, инвалидам, безработным и прочим отходам общества.

А этого в Москве тоже стало очень много. Нищих и полунищих. Я даже не о тех беженцах, что сидели в подземных переходах с кучей укутанных в тряпки детей, и не о бомжах, обитавших в темных сырых привокзальных тоннелях под снисходительным присмотром милиции. И не о чистеньких старушках, что стыдливо прятались в темных уголках, прижимая к животу сложенную горсточкой ладонь. Эти уже переступили черту, уже отказались от всякой видимости нормы. Я о тех, что продолжали барахтаться. О бесчисленных пенсионерах и полубезработных, которые пытались жить на десять – двенадцать тысяч рублей в месяц (каша да лапша, лапша да каша. Картошка – 500 руб., помидоры в сезон – 600–700, мясо – 1400, колбаса – 2–7 тыс. кг.). Это они сутками простаивали в отчаянных очередях в сбербанк во время жестокой и бессмысленной акции по обмену старых денег на новые (акция удачно совпала с днем выдачи пенсии, когда у людей не оставалось уже ни копейки, новых же денег в сбербанках, разумеется, не оказалось), а вовсе не спекулянты, против которых она якобы была направлена.

Вот и тащится бабуся-пенсионерка из магазина в магазин, ищет в сумятице освобожденных цен, где бы купить колбаски рубликов хоть на двадцать подешевле, подымет по дороге брошенную кем-то богатым пивную бутылку, глянет тоскливо на лотки с бананами – как много их нынче в Москве, какие крупные, сладкие (1200 руб. кг.) – и со вздохом помянет старые добрые времена.

Да что бабуси-пенсионерки да увешанные орденами инвалиды! Вся средняя техническая и гуманитарная интеллигенция здорово обнищала. Ну, положим, не вся. Те, что помоложе, побойчее, со знанием языков либо с внезапно открывшимися талантами к предпринимательству, побросали свои утратившие бюджет научно-исследовательские институты, свои полузамершие заводские техотделы, свои больницы и клиники, где нет лекарств и отказывает оборудование, свои редакции и издательства, где нет бумаги, и библиотеки, где просто не платят, – и ушли в «бизнес». Этим недурно. А вот интеллигенты под пятьдесят и выше, те самые, которые восторженней всех приветствовали перемены и до сих пор по привычке жили газетами и телевидением, – этим если и перепадало от всеобщей торговой вакханалии, то скупо и редко. Сбережения их растаяли от инфляции, квартиры у них запущенные (ремонт не по средствам, да и свыше человеческих сил организационно), стол скудный (именно сейчас, когда «все есть». Когда «ничего не было» – столы ломились), одежда поношенная, обувь стоптанная, а общее выражение лица – загнанное.

Дружеское общение между ними замирало. Кончались кухонные посиделки; отпало за ненадобностью столь мощно объединявшее их противостояние режиму; газетные новости обсуждать надоело. Да и разве пообщаешься как следует, если в гости тебя звали часам к четырем, к пяти, чтобы засветло успеть домой: страшновато на неосвещенных пустых проспектах и в проходных дворах, да и транспорт, кроме метро, после десяти ходит ненадежно, а то и вовсе отсутствует. А на такси теперь дудки, не покатаешься – ночная поездка из конца в конец города обойдется не меньше десяти тысяч; впрочем, увидев невзрачного обывателя, приватизированный таксист скорее всего буркнет «мне не по дороге» (эквивалент прежнего «еду в парк») и двинется к злачным местам подбирать не знающих счету деньгам «лиц кавказской национальности».