Алексей Шишов - Генерал Дроздовский. Легендарный поход от Ясс до Кубани и Дона

— Россия с нами. И мы умрем за нее…

За день до выступления в поход в дроздовском «Дневнике» за 25 февраля появилась такая запись: «Сведения с Дона большевистских искрограмм (радиограмм. — А. Ш.): Ростов и Новочеркасск пали. Какие же тогда у нас цели, как искать соединения? Страшная трудность задачи. Время покажет, а пока по намеченному пути, лишь бы немцы пропустили».

…О чем думал Михаил Гордеевич Дроздовский, полковник Генерального штаба, георгиевский кавалер, имевший два тяжелых ранения, участник двух больших войн и сознательно вступавший в третью для себя войну — гражданскую? И все это в тридцать шесть лет! Ответ этому есть — в его словах личных дневниковых записей:

«Только смелость и твердая воля творят большие дела. Только непреклонное решение дает успех и победу. Будем же и впредь, в грядущей борьбе, смело ставить себе высокие цели, стремиться к достижению их с железным упорством, предпочитая славную гибель позорному отказу от борьбы».

«Голос малодушия страшен, как яд».

«Нам остались только дерзость и решимость».

«Россия погибла, наступило время ига. Неизвестно, на сколько времени. Это иго горше татарского».

«Пока царствуют комиссары, нет и не может быть России, и только когда рухнет большевизм, мы можем начать новую жизнь, возродить свое отечество.

Это символ нашей веры».

«Через гибель большевизма к возрождению России. Вот наш единственный путь, и с него мы не свернем».

«Я весь в борьбе. И пусть война без конца, но война до победы. И мне кажется, что вдали я вижу слабое мерцание солнечных лучей. А сейчас я обрекающий и обреченный».

Дроздовский писал о себе: «Я обрекающий и обреченный». Но пожалуй, лучше всего к его образу подходят другие слова: «Я белый романтик российской Гражданской войны».

Собственно говоря, без всякой натяжки такими же «обрекающими и обреченными белыми романтиками» были те люди, которых он уводил за собой в поход Яссы — Дон. Даже если они и не были монархистами по убеждениям.

Легко ли было на душе у белых добровольцев, когда они выступали в поход Яссы — Дон? Что их мучило и тревожило? Ответ на то достаточно ясный есть. 27 февраля в дроздовском походном «Дневнике» появилась такая запись:

«…На душе тяжело — если правда потеря Ростова и Новочеркасска, то трудность соединения почти неодолима; вообще задача рисуется теперь все более и более тяжелой. Как ни мрачно — борьба до конца, лишь бы удрать от немцев за линию Слободка — Раздельная и дальше сохранить в целости полную организацию отряда, а там видно будет — может, и улыбнется счастье.

Смелей вперед!

Успеем ли, сумеем ли проскочить?..»

Поход Яссы — Дон, или Дроздовский поход, начинался с едва не состоявшегося вооруженного конфликта с румынами, которые еще вчера были союзниками старой России по Антанте. То, что эшелоны с белыми добровольцами покинули Яссы и двинулись на Кишинев, еще не означало мирного улаживания отношений с румынской стороной.

Перед самым Кишиневом, на станции Перлица, местный воинский начальник бывших союзников попытался силой оружия захватить, отцепить и увезти паровоз головного эшелона бригады. В весеннем воздухе над небольшой железнодорожной станцией сразу «запахло порохом». Королевский офицер заявил безапелляционно, показывая на свои пулеметные расчеты:

— Я имею из Ясс предписание моего командования. Сдать оружие, имущество, пушки и казну…

Старший эшелона капитан-артиллерист Колзаков не дрогнул под дулами двух «союзнических» пулеметов, наведенных на него с десятка шагов. И отдал команду, которую от него перлицкий комендант никак не ожидал услышать:

— Все из вагонов! К бою!..

По сигналу рожка «дрозды» дружно покинули вагоны и взяли румын в кольцо. Добровольцы «посмотрели» союзникам по Антанте в лицо десятком стволов «максимов» и «пошумели» затворами своих винтовок, загоняя патроны в патронники. Те сразу сообразили, что сцена на вокзале в Перлице может получить нешуточное продолжение в виде шквала пулеметного огня и последующей штыковой схватки.

Сила натолкнулась на силу. О волевом настрое сторон и говорить не приходилось. Приказ остановить походное движение бригады русских добровольцев комендант железнодорожной станции исполнить не мог: людей, а тем более столько пулеметов он просто не имел. Вероятнее всего, применять силу королевский офицер тоже не хотел и не мог, а взять русских на испуг ему не удалось.

Румынам пришлось извиняться за задержку головного эшелона по каким-то непонятным даже им причинам. Но полковника Дроздовского устраивало и такое объяснение. Путь его добровольческой бригаде был свободен.

На станции Перлица румыны больше не посягали на паровозы русского отряда, даже последнего эшелона, команда которого могла «опереться только на себя». В столице же Бессарабии эшелоны были окружены цепью румынских пулеметных постов, но все обошлось без провокаций и кровопролития.

Благоразумие взяло верх над конфликтующими сторонами. Королевское командование наконец-то определилось в своем отношении к бригаде русских добровольцев:

— Пусть побыстрее уходят из нашей Бессарабии за Днестр. Пусть идут в свою Россию. Нам до них дела нет…

Уходящим с территории Румынского королевства (сохранившегося в огне Первой мировой войны благодаря только русской армии) белым «подсобил» не кто иной, как сам Александру Авереску, будущий маршал и бывший военный министр.

— Нам надо думать о себе. В России пусть творится все, что нам не годно… Нам сильный сосед не нужен. А украинского гетмана мы из нашей Одессы выбьем..

В Кишиневе Дроздовский надеялся заметно пополнить свой отряд за счет формировавшейся здесь 2-й бригады Русского добровольческого корпуса. Но «благодаря» приказу по 9-й армии она уже успела рассеяться. К «дроздам» присоединилась только одна офицерская рота численностью почти в сто штыков. И это было все, что мог дать Белому делу Кишинев, утративший немалый тыловой гарнизон Румынского фронта.

Такое обстоятельство не обескуражило полковника Дроздовского: он уже знал, что генерал Щербачев еще до выступления Скинтейской бригады к Яссам завалил все Белое дело на своем фронте.

— Те, кто из добровольцев дожидался нас в Кишиневе, — настоящие бойцы. В надежности их сомневаться не надо…

— По пути пополнимся. Офицеры-фронтовики, иные добровольцы найдутся в каждом городке до Дона..

— Кишиневцев принимаем в бригаду отдельной сколоченной ротой. Они этого заслужили…

В Кишиневе добровольцы оставили железнодорожные эшелоны, доставшиеся им с таким трудом в Яссах. Но лошадей на то время в бригаде было предостаточно, равно как и всевозможных повозок, для тылов и артиллерии с ее зарядными ящиками и снарядными запасами.