Алексей Шишов - Генерал Дроздовский. Легендарный поход от Ясс до Кубани и Дона

Я видел, как дрогнуло пенсне Дроздовского, как он побледнел. Он был растроган. Он поднял ребенка на руки, целуя маленькие ручки.

Уже светало, когда вокзал опустел от горожан…»

Можно сказать, что белый офицер Туркул в своих воспоминаниях «Дроздовцы в огне» сделал лирическое отступление от тех событий, которые происходили в Ростове в ночь на 22 апреля 1918 года Ночной бой не утихал, на то она и была война.

Красные и не думали отдавать город врагу. Вскоре им стало ясно, насколько он мал числом. И насколько сильны они перед ним На рассвете к выбитым из Ростова красногвардейским отрядам из Новочеркасска подошли сильные подкрепления. Теперь по расположению дроздовцев вели орудийный огонь уже два бронепоезда, с которых снарядов не жалели.

Дроздовский понимал, что упускать инициативу в атакующих действиях нельзя. Он лично возглавил кавалерийскую атаку в обход противника. Орудийный огонь с бронепоездов перенесли на конную лаву, мчавшуюся по полю. Один из снарядов легкой пушки разорвался едва ли не под самыми копытами коня полковника, но сам он не пострадал.

Конная атака удачи не имела в силу малочисленности белых. И самое главное, в том кавалерийском наскоке они неожиданно для себя натолкнулись на хорошо организованную стрелковую цепь красноармейцев, усиленную пулеметами. Противник, отразив конную лаву, сам пошел вперед правильными цепями, которые благодаря чьей-то властной руке умело перемещались по полю боя.

Теперь вся тяжесть боя легла на плечи Офицерского стрелкового полка, которым командовал генерал-майор Семенов. Потом скажут, что он проявил трусость, отказавшись от рукопашного боя и укрывшись от неприятельских пуль в ямах возле кирпичного завода близ ростовской окраины.

Из-за этого приказ Дроздовского об отходе стрелковых рот своевременно выполнен не был. Полк оказался в полуокружении, под шквалом ружейного и пулеметного огня. Теперь офицерским ротам пришлось буквально прорываться к своим При этом часть убитых и тяжелораненых вынести в тыл не удалось: они оказались брошенными.

Дроздовский в такой критической ситуации не растерялся, приказав конно-горной и легкой батареям выдвинуться вперед, а гаубичному взводу завязать артиллерийскую дуэль с бронепоездами. Затем он еще раз повел в атаку конный дивизион и сотню новониколаевских казаков. Хотя атака опять оказалась неудачной — демонстративной, офицерские роты успели выйти из-под губительного огня.

Вскоре цепи атакующих красноармейцев залегли под разрывами снарядов и откатились назад. Командир бригады приказал подсчитать потери. Через час ему доложили:

— От девяноста до ста человек, почти все стрелки. Убитыми, ранеными.

— Всех раненых в лазарет, в обоз.

— Всех не можем, Михаил Гордеевич.

— Почему?

— Часть тяжелораненых осталась на поле боя, за кирпичным заводом.

— Значит, были вами брошены! А вы знаете, что большевики с ними уже сделали?!

— Знаем…

Дроздовский на месте пристрастно разобрался в понесенном поражении. С себя вины за него он не снимал: это был бы с его стороны бесчестный поступок. Но виновный виделся не только им. Он вызвал к себе командира Офицерского стрелкового полка генерал-майора Семенова, проделавшего с ним весь путь из Ясс до Дона, спросил:

— Почему вы вовремя и точно не исполнили мой приказ об отходе всех трех офицерских рот?

— Я не получил вовремя вашего приказа.

— Почему вы под огнем утратили командование полком, решив с частью стрелков укрыться в ямах у кирпичного завода?

— Надо было организовать оборону. Нас могли охватить пехотной цепью…

— Дальше не надо, ваше превосходительство. Вот вам мой последний приказ: сейчас же передать командование полком полковнику Жебраку-Русановичу. Я отрешаю вас от занимаемой должности.

— Вы меня изгоняете из отряда?

— Да, вы лишаетесь морального права оставаться в рядах добровольцев даже на правах рядового.

— А за что?

— За трусость в сегодняшнем бою…

Дроздовский очень тяжело переживал людские утраты в том неудачном и неравном бою под самым Ростовом. Лишиться почти сотни бойцов в один день для его маленького отряда, числом немногим более тысячи человек, значило многое. Михаил Гордеевич, как вспоминали очевидцы, был крайне подавлен, «плакал и говорил, что он по своей вине погубил отряд».

Потом, когда его «дрозды» увязнут в жестоких боях на Кубани и Ставрополыцине, он поймет, что ростовские потери были не такими уж страшными и гибельными. Но своих «первопоходников» герой Белого дела жалел всегда.

Дроздовец генерал-лейтенант Николай Дмитриевич Невадовский, в эмиграции возглавлявший Союз добровольцев и бывший издателем газеты «Доброволец», вспоминал почти два десятилетия спустя после этих ростовских событий:

«Во время похода, вернее под конец его, в бою под Ростовом, когда наш отряд, отвлекая от Новочеркасска большевистские силы, понес тяжкие потери в неравной борьбе, его с превеликими трудностями удалось оттянуть в деревню Мокрый Чалтырь.

Остановились мы в армянской избе. И тут, оставшись вдвоем со мной, полковник Дроздовский — этот сильный духом человек — опустил голову, и слезы потекли из его глаз…

…Слезы Дроздовского выражали силу той любви, которую он питал к своим соратникам, оплакивая смерть каждого из них. Но Ростовский бой, где мы потеряли до 100 человек, отразился на его психологии: он перестал быть суровым начальником и стал отцом-командиром в лучшем смысле этого слова.

Проявляя личное презрение к смерти, он жалел и берег своих людей. И кончил, играя сам со смертью, тяжелым ранением, стоившим ему жизни…»

…Оторваться от германских войск, которые следовали за русским добровольческим отрядом то по пятам, то обгоняя его, идущего походным порядком, по железным дорогам, Дроздовскому так и не удалось. Пока на подступах к нему со стороны Новочеркасска разворачивались вышеописанные события — первое поражение белых «дроздов», немцы были уже в Ростове.

Ни белые, ни красные тягаться с ними на донской земле не стали. Было не по силам, да к тому же они и так увязли в кровавом противостоянии друг с другом. А кайзеровская Германия с австрийцами и турками в первой половине 1918 года пожинали обильные плоды сепаратного Брест-Литовского мира.

Германские военные созерцали со стороны гражданскую междоусобицу в России, которая росчерком пера деятелей новой в ней власти — Совнаркома — сама себя вычеркнула из списков государств — победителей в Первой мировой войне. И у немецкого армейского офицерства, просто нижних чинов сложилось личное отношение к тем русским, которые теперь обильно проливали свою кровь на родной земле. То есть в своем Отечестве.