Иван Беляев - Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева

Дня через два генерал Шкуро, явившийся в Харьков с личными делами, очистил двойной номер отеля рядом с Кутеповым и его начальником штаба, и я водворился там. Это дало мне возможность выписать к себе мою жену, тем более что и Кутепов уже вызвал к себе свою супругу. Это были счастливые дни нашей эпопеи. Роскошная комната, чудная огромная постель в прелестной спальне, великолепная приемная и, вдобавок, маленький вестибюль и рядом ванная – все это были такие удобства, о которых давно не приходилось и мечтать. Мы все время получали прекрасный обед и ужин по номинальной цене, и хотя жалованье было ничтожное – всего каких-нибудь 3000 обесцененных рублей, но мы не нуждались ни в чем. Алю привез мой двоюродный племянник Коля Беляев и с ним Ванечка Лисокво, прелестный мальчик; оба они перенесли вместе с покойным Асей все тягости походов, и по его предсмертной просьбе я взял его к себе.

Моя Алечка ликовала, как дитя, – с ее лица не сходила улыбка. Мне она не мешала, но ей было хорошо, потому что мы были вместе и будущее казалось ей безоблачным. А у меня работы были полны руки.

Симпатичный полковник Хохлов сразу же отпросился в одну из формируемых батарей. Но на его место явился бывший адъютант моего отца по казначейской части, милейший полковник Тимашов, добросовестнейший офицер и честнейшей души человек. Он совсем почти оглох, но это не мешало ему отлично идти навстречу всем моим начинаниям. В помощь ему я назначил капитана Колыванова, моего бывшего офицера в 13-м дивизионе. Оба «мальчика» дополняли нашу семью.

Но главным винтом всей машины был поручик Крыжановский, талантливый и знающий инженер-технолог, который уже поставил наш орудийный патронный завод в Таганроге. В качестве представителя Военного ведомства на Паровозостроительном заводе, с помощью 12 других инженеров, призванных прапорщиками, которых он распределил по цехам завода, он энергично взялся за приведение в боевую готовность бронепоездов, броневых автомобилей, орудий, пулеметов и ручного оружия.

– Дорогой генерал! У телефона директор Паровозостроительного завода, – послышалось однажды из моей телефонной трубки. – Я очень рад служить всем, но наши кредиты совершенно истощены. Когда я могу надеяться на восстановление кредита?

В моем распоряжении не было ни копейки казенных денег. Получить их от снабжения? Смешно и думать об этом. У нас никогда не было снабжения, а только самоснабжение.

– Мы здесь держимся на честном слове. Если большевики снова ворвутся в город, вы знаете, чем они вам заплатят. Если удержимся, я достану кредиты через несколько дней. А пока продолжайте изо всех сил.

Если большевики не войдут в город, я буду повешен за ордера, не авторизованные и не оплаченные никем. Но ожидать достать денег. И ведь их израсходованы миллионы!

Накануне, в дверях у Кутепова, я наткнулся на городского голову.

– Николай Николаевич Салтыков, – отрекомендовался он, – а это моя правая рука, председатель комиссии по сбору пожертвований.

– Соколов, очень приятно!

– Если что-либо вам понадобится, мы к вашим услугам. Вот выход! Лечу в Городское управление.

– Николай Николаевич!

– Чем могу служить?

– Вчера в газетах прочитал, что на банкете в честь генерала Шкуро вы поднесли ему пять миллионов.

Ну не пять, а пятнадцать.

– Боже мой! Но ведь вы бросили их в помойную яму.

– Как так?.. На нужды армии…

– А вы думаете, что он думает о нуждах армии? Он пропьет их, а на остальные накупит себе домов.

Я попал в точку. Шкуро приобрел в Харькове два дома.

– Но ведь Харьков взял не Шкуро, а скромный, молчаливый Кутепов. Он честный человек и не присвоит себе чужого. Может быть, город пожертвует что-либо на нужды его корпуса?

– А снабжение?

– Какое снабжение? Орудия, посланные для ремонта три месяца назад, еще не вернулись, и на них нет надежды. Денег оно никому не посылает, само требует с нас долю из военной добычи. На фронте нет ни одного бронепоезда; орудия и пулеметы в полной негодности. Кадры пополнились в Харькове, но оружия нет. А если красные вой дут город, вы знаете, кто от этого выиграет.

– Но как же вы держитесь?

– Держусь обманом. Даю заказы на Паровозостроительный завод, я задолжал ему уже два миллиона. Работа кипит без передышки, выходят на позиции орудия, пулеметы, исправленное ручное оружие. На днях выпускаем два бронепоезда, несколько броневых машин. Но директор требует денег на восстановление кредита.

– Мы соберем вам восемь миллионов. Завтра же передадим их вам.

– Мик Микыч! Спасибо! Мы, военные, должны больше в этом отношении: пропадут деньги, пропадем и мы сами. Детям надо покупать игрушки – поезда, автомобили, сабли, но не давать им в руки ни двугривенного.

– Как же вы думаете выйти из положения?

– Соберите деньги и созовите рабочий технический комитет. Совместно мы распределим заказы, а они оплатят их. На руки я не могу взять ни копейки, это меня сразу же пустит ко дну.

– Послезавтра к вам явятся представители от всей нашей индустрии.

– Невероятно! – Я вынимаю револьвер из-под подушки и прячу его в кобуру. – Сорвался с виселицы!

Через день ко мне собрались представители города, это были: председатель союза инженеров ректор Университета инженер Тир, инженер Марголин, председатель комиссии по пожертвованиям Соколов, председатель комиссии кооператоров Родзянко и др. – всего восемь человек.

Мы взяли лист бумаги и распределили все наши заказы по заводам. Все фабрики должны были приступить к выполнению заказов как по мановению волшебного жезла, все станки застучали… город проснулся.

– Ты знаешь, – говорил один студент другому у моего подъезда, – с понедельника все становятся за работу! Конец безработицы… Нашелся какой-то генерал Беляев и повернул все вверх дном.

Работа кипела в моей канцелярии. С раннего утра в приемной моих покоев собиралась толпа, она расходилась только на время обеда, когда всем хотелось кушать. Но и за обедом ко мне приходили интимные друзья. В день приходило по 300 человек, адъютанты работали не покладая рук.

Наконец, они написали мне на дверях: «Приемные часы от восьми до двенадцати и от двух до восьми». Я поправил красным карандашом: «Все для фронта! От 8 до 12 и от 12 до 8». Командиры броневиков и бронепоездов врывались ко мне ночью и, не обращая внимания на жену, хватали меня «за косу»:

– Капитан Муромцев! Мой бронепоезд уходит в два часа ночи!

– Вот ваши бумаги – все готово. С Богом, в час добрый!

– Капитан Харововцев! Ухожу на фронт до рассвета! Ситенко!

– Все готово! С Богом, верю в ваше счастье! – Оба поезда были приведены в готовность в 12 ночи вдали от города.

С радостным чувством я снова бросаюсь на кровать – Харьков уже вне опасности.