Иван Беляев - Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева

– Но все говорят об этом браке… Он только что женился в самой романтической обстановке, и у нее нет никаких средств. Вот они и придумали эту лотерею.

– Но я ручаюсь вам, что он не такой человек. Ни сам не пойдет на аферы и не допустит, чтоб его жена подпадала под чье-либо влияние. Это – принц. У Тимофея Михайловича есть дети от второго брака, быть может, кто-нибудь из них и пошел по следам матери».

Я обернулась на говоривших и встретилась глазами с мужчиной. Его лицо было мне знакомо, по-видимому, и он узнал меня.

– Во всяком случае, я против благотворительной лотереи с коммерческим интересом», – сказала дама, прощаясь.

Мужчина обернулся ко мне:

– Простите меня, но я уверен, что мы знакомы, – сказал он, снимая шляпу. – Я – Иван Николаевич Калачов, управляющий делами Великого князя Михаила Николаевича. Не могу только догадаться, где я вас видел.

– И я вас узнала, – отвечала я. – Но незачем далеко ходить, мы познакомились в доме Беляевых, я ведь жена Ивана Тимофеевича.

– Ну, в таком случае от души и вдвойне поздравляю вас обоих. Вы можете гордиться своим мужем, а он – своей прелестной женой!

Как я была счастлива услышать это про моего принца!

Канцелярская работа была совершенно неутомительна. Я приходил на службу к девяти, уходил в три и еще уделял 20 минут на завтрак. Я познакомился с состоянием нашего вооружения до японской войны, с ходом перевооружения, с отчетами военных агентов и резолюциями министров, но ответственности я не нес никакой. Бывал с поручениями в других министерствах и вошел в курс государственной машины со всеми ее недостатками. Но лично меня это не затрагивало, не ставило в постоянный конфликт с начальством или товарищами.

В три часа я ехал домой, как школьник, вырвавшийся на свободу, к моей милой, которая уже ждала меня в уютной гостиной зеленого бархата, с беленьким фоксиком на коленях, всегда с каким-нибудь сюрпризом.

– От Богуславских приглашение на «Снегурочку». Сегодня в Мариинском театре они сняли ложу и приглашают нас и своих племянников, Балюков.

Николай Аристархович Богуславский был заслуженный профессор во всех высших технических заведениях. Жена его очень любила меня с детства. Балюк был мой товарищ по скамейке. Он женился на очень милой, красивой барышне, бросил службу и достал себе место в Институте путей сообщения. Его маленькая дочка была идеалом дяди. А нас стали все время приглашать к старикам, которые жили в своем роскошном доме на Каменноостровском, или к Балюкам, где собирались их друзья.

Я никогда не бывал в балете. Даже в балетных интермеццо я не смотрел на сцену, так как отлично понимал, куда все это гнет. Но теперь, рядом с моей «Снегурочкой», ничто уже не могло меня смутить.

И вот мы сидим все вместе, рядом с литерной ложей, молодые дамы спереди, старики за ними, а мы с Балюком позади, в глубине. Впереди нашей ложи, в переднем ряду, – три александрийских гусара. Они стоят, пока поднимут занавес, и один из них все время поглядывает в нашу ложу.

В антракте дамы выходят в фойе. Исчезают и гусары. Все являются как раз к поднятию занавеса. Во втором антракте – та же картина. Дамы появляются уже в темноту.

– Зайка, Зайка, – шепчет Аля. – Обрати внимание на этих троих в первом ряду, – ее голос дрожит от волнения, щеки пылают.

– Да, у этого – посередине – удивительно знакомое лицо. Он странно напоминает портрет твоего первого жениха, Гуго Бере.

– Правда. Но это невозможно. Я ему отказала. Он уехал на вой ну, там был убит… Я плакала о нем, ездила на Стеклянный завод молиться за него… А теперь… но, Боже сохрани, не думай заговаривать с ним.

Спектакль кончился. Все мы двинулись к выходу. Но ведь надо же узнать, он ли это?

– Нет, нет, ради Бога…

Перед выходом – все трое выстроились в шеренгу. Я оставил дам и прямо подошел к старшему из них.

– Скажите, ротмистр, не вы ли павлогвардеец Гуго Бере, про которого мы слыхали, что он убит японцами?

– Я самый! Но, слава Богу, я был только ранен…

– В таком случае, разрешите представить вас вашей старой знакомой.

– Маленькая Шурочка, вы совсем не изменились!

– Так уж позвольте просить вас завтра на обед, чтоб не стоять здесь на сквозняке. Наверное, у вас найдется, что вспомнить.

…После обеда я удалился к себе в кабинет и оставил Алю со своим гостем. Через полтора часа он откланялся, чтоб возвратиться к себе в Ломжу. Он говорил, что при выходе из театра они решили взять лихачей, чтоб во что бы то ни стало узнать, что и как с Алечкой и где мы живем.

– Гугочка уже не такой, как был, стал застенчивый и деликатный. Он сознался, что после моего отказа он стал другим… А теперь все прежнее вспыхнуло в нем: «Я знаю, что я негодяй, – говорил он мне, – что я плачу подлостью за благородство вашего мужа. Но… скажите мне одно слово, и я увезу вас с собой навсегда!»

– Для меня нет другого, кроме тебя… Мы сделали ошибку, что пригласили его. Он не заслужил этого.

Через несколько дней мы опять получили от Богуславских билеты на концерт в пользу 2-го Кадетского корпуса в зале Армии и Флота. Алечке заметно недоставало обычных в ее прежней жизни балов и концертов, и она радостно торопила меня. Приходим к самому началу и занимаем места. Ал. Ив. Богуславская уже сидит в третьем ряду, слегка покачивая головою в такт музыке. Заметив нас, она пробирается к Але, садится около нее на пустое место и делится с нею своими впечатлениями.

– Как вам нравится этот квартет? Не правда ли, какие они изящные!

– Правда, все как на подбор.

– А которая вам нравится больше других?

– Та, в розовом… Она, по-моему, самая красивая и симпатичная.

– А вы не знаете, кто это?

В эту минуту я от души пожелал и ей, и мандолинисткам со всем концертом провалиться сквозь землю.

– …Разве Иван Тимофеевич никогда не рассказывал вам, что в нашем доме он познакомился с мадемуазель Медем, и, видимо, они очень понравились друг другу – но потом, не знаю почему, все разошлось. Вы не знаете, почему?

– Нет… я ничего не слыхала об этом!

В сущности, дело было очень просто. Мадам Богуславская искренно желала видеть меня супругом своей молоденькой гостьи, на которую я произвел впечатление. Мне нравился ее восточный тип, она только что кончила институт в Полтаве с первым шифром и была полна самых розовых надежд. Но я совершенно не знал жизни, кровь бурлила, и все толкало на решительный шаг. И в то же время что-то отталкивало меня… Иногда я чувствовал, что не буду в силах приковать себя к ней…

Я бывал у ее дяди, приглашал ее с подругой и тетей кататься верхом у нас в манеже. Провожал их на железную дорогу с цветами… До поцелуев у нас не доходило; я тогда считал, что первый поцелуй принадлежит мужу. Оставалось познакомиться с ее родителями.