Павел Перец - От косяка до штанги

Мама научила печь пироги. Наиболее успешным в моем исполнении оказался лимонник. Стандартные компоненты, пара лимонов, пара рук, растущих из нужного места, – и пирог получается отменный. Частенько, приходя в гости, я заглядывал в холодильник, в пенал, где бабушки хранят муку в железных банках, производил в голове незамысловатые подсчеты и произносил:

– Не хватает маргарина.

После чего производился досмотр содержимого карманов, набиралась нужная сумма, и кто-нибудь отправлялся в магазин за дрожжами или сахаром.

Мне доставлял удовольствие сам процесс. Поменяться ролью с женщиной в переднике – подневольной советских кухонь (с точки зрения специалистов, изучающих гендерные проблемы) и произвести на свет изделие, отличное от табуретки или шкатулки, которые я изготовлял когда-то в большом количестве. Погружение рук в тесто – три не-чно: непривычно, необычно, нелогично.

Конечный продукт набухал древесной почкой в духовке, вызревал под чутким наблюдением шеф-повара Павлика. Я тыкал вилкой мягкое, слоеное пузо, чтоб лимонное нутро могло дышать. Французское тесто слегка поднималось и оседало, как девичья грудь перед атакой мужской похоти. Изделие извлекалось из раскаленной газовой печки, аромат расползался по квартире, как туман. Тут же над готовым продуктом начинали кружить проголодавшиеся гости, потому что процесс его выпечки занимал часа два.

Таким пирогом я хотел порадовать девушку, которая работала промо-герл, простаивая по четыре часа в день в универмагах и предлагая кастомерам ликер «Бэйлис». У нее были рыжие волосы и удивительно мягкий характер. Промо-герл училась в «Тряпке» проектироть людскую одежу. Частенько мы с ней прогуливались по стылому городу, захаживая в различные клубы. Помню поход в «Арт-клинику», где играла группа «Ленинград».

– Ты знаешь Леля, Леля, Леля, фотографию твою, я на груди, как партбилет храню, – надрывался Вдовин, облаченный в тельняшку. «Чистяков слился, но дело его живет», – подумал я и оказался не прав, поскольку Федя не изрыгал столько мата, сколько несется ныне из глотки Шнура. С Вдовиным матюгов как будто меньше было. Хотя какая разница.

Мы инспектировали Марсово поле на предмет впечатлений, жарили взгляды на вечном огне и грели замерзшие носы. Каждый год здесь травятся газом с пяток человеков. Таких, как те волосатые парни, гревшиеся по центру братской могилы с пятилитровой пластмассовой канистрой, на дне которой плескалась жижа цвета ржавчины. Я думал пиво, ан нет – коньяк. Домашний. Парни оказались балерунами. В их глазах проглядывало недостающее содержимое пластмассовой тары.

Выпив с промо-герл по колпачку коньяка, мы уселись на железные решетки, которые раньше стояли возле палящей тумбы. На них сознательные граждане складировали венки. Решетки выглядели как жаровни для барбекю. Балеруны, с волосатостью на голове не меньшей, чем у Джимми Пейджа, долго доказывали, что они классные танцоры, хотя мы с промо-герл не дали им ни малейшего повода усомниться в этом. Один из них, чтобы доказать, что ему, как танцору, яйца не мешают, раздвинул ноги-ножницы и сел на шпагат, растянув свои нижние конечности от одной жаровни до другой. Завис в воздухе, как Троицкий мост, таранящий Дворцовую набережную, до которой от Марсова поля сто шагов. Публика в количестве двух человек восхищенно зааплодировала. Представитель изящных искусств попытался встать, но его ботинки провалились между прутьями, и он застрял. После чего балерун опрокинулся назад, угодив головой в газовую конфорку вечного огня. Я еле успел вытащить его оттуда. Волосы малость подпалились. Теория о Боге, берегущего пьяных, очередной раз подтвердилась.

В один из весенних дней мы договорились с промо-герл поехать ко мне. Я подписал на мероприятие Жеку с подругой. Что-то у меня не срасталось, настроение было ниже уровня моря, и я уже предвкушал вечер в компании приятных личностей. Промо-герл готовила коллекцию к конкурсу «Адмиралтейская игла», вкалывала иголки в ткани. Я позвонил ей домой, и она соорудила в разговоре бруствер извинений, из-за которого ее уже не смогли достать атаки моих уговоров. Бо-бо в сердце, облом в паху.

Пьяный праздник, не то девятое, не то первое мая – когда не работают и бухают. В метро ехала толпа, перегруженная пивом и водкой. Я терся о спины тех, кто узрел в небе разлетающиеся в разные стороны цветные искры – примитивную наркоманскую галлюцинацию. Все, что выходит за рамки обычного, мы привыкли называть салютом. Он только что закончился, и народ ломанулся под землю, чтоб добраться до телевизоров и алкогольных заначек.

У станции метро «Проспект большевиков» юлил Жека.

– Павлик, тут столько телок!!!

Я поведал ему о мировой скорби, которой были наполнены мои мысли. Амальгама депрессии, похуизма и злости. Жека предложил выправить ситуацию right here right now, познакомившись с отдельным индивидуумом в юбке, которых было полно среди тех, кто покидал здание подземной железной дороги. Предложение меня не устраивало никак, мне хотелось тихого праздника в узком, почти семейном кругу. Я отправился на поиск лимонов.

Ларьки изобиловали бутылками и чипсами. Лимонов не было. Я обошел все торговые точки в пределах досягаемости моих ленивых ног. Но это было все равно, что попытаться найти здесь инструкцию по эксплуатации автомобиля «ВАЗ».

Приехала белорусско-еврейская бодрость Инночка с волосами цвета шиномонтажки. Знаток дендрологии и мужских фобий. От нее исходили волны веселья, абсолютно некогерентные тем, что излучали мои зелки. Зелки прикрывали капоты ресниц, обслюнявленные слезами зевоты. Втроем мы погрузились в машину и поехали до ближайшего магазина. Цитрусовые отсутствовали, избавляя аллергиков от соблазна. Удалось выкопать в латке с яблоками один прохудившийся лимончик. Он был грустен, как и я. Как будто его уже нарезали, помакали в чай, потом высушили, склеили и покрыли желатином. Пришлось возвращаться к метро.

Проходя мимо автобусной остановки, я рефлекторно предложил стоявшей неподалеку барышне подбросить ее до пункта назначения. Барышня отвернулась, но когда я, найдя таки еще один цитрусовый желток, держал обратный путь, она преградила мне дорогу своим согласием. Вместе мы уселись в машину, я предложил ей присоединиться к нашей компании, но это не вызвало у нее энтузиазма. Энтузиазм появился спустя пять минут, когда мы подъехали к нужному ей перекрестку Искровского проспекта и улицы Дыбенко, где находится рынок, занимавший тогда шестое место в Европе по обороту наркотиков. Здесь барышня произнесла анемичным голосом:

– Может, ты меня уговорил?